Аналитика и комментарии

Назад

Приднестровские иллюзии Кишинева и Бухареста

Компромиссный вариант решения приднестровской проблемы возможен. Первые шаги в этом направлении сделаны. Важно не рассматривать их как еще одну возможность переиграть соперника, что, к сожалению, наглядно проявилось после выборов 28 ноября, а действительно взяться совместно за его мирное и долговременное разрешение на благо населения левого и правого берегов Днестра.
Приднестровские иллюзии Кишинева и Бухареста

Приднестровская проблема разменяла третий десяток лет своего существования. Политики Кишинева широко муссируют мысль о том, что у приднестровского конфликта якобы нет внутриполитической составляющей. Следовательно, он выгоден лишь определенной внешней силе, ею создан, ею поддерживается и потому именно от неё зависит, будет ли он решён в интересах двух столиц - Кишинева и Бухареста.

Это, по своей сути, сугубо унионистская трактовка острейшего (1989–1992 г.г.) межнационального конфликта в МССР / РМ. Она призвана, прежде всего, убедить политиков западных столиц в необходимости более активной поддержки Кишинева в его противостоянии с Кремлём.

Цель вполне ясна и понятна - «выдавить» Россию из Пруто-Днестровского пространства, удалить её с Левобережья Днестра, открыть путь к поглощению Молдовы Румынией, что отвечает геополитическим интересам Запада в этом регионе.

Отсутствие серьезных исторических и аналитических разработок этой проблемы в первой половине 1990-х г.г. привело к тому, что точку зрения унионистов о характере кризиса между правым и левым берегами Днестра молчаливо приняли тогда и в Москве.

Лишь после известной подписи Бориса Ельцина под Стамбульскими соглашениями на саммите ОБСЕ в 1999 году Кремль, отдав инициативу в переговорном процессе Западу, начал, наконец, думать о геополитических последствиях для России вследствие такой политики и пытаться выстраивать внешнеполитический курс, ориентированный на защиту интересов Российского государства в Юго-Восточной Европе, в том числе в Молдове. Хотя, надо честно признать, и после Стамбульского саммита ОБСЕ Москва не раз ещё делала весьма опрометчивые шаги по отношению к Молдове.

Чего стоит, например, Совместная декларация министров иностранных дел РФ и Румынии при подписании Базового договора между Россией и Румынией 3 июля 2003 года!

Впрочем, по-настоящему выверенной концептуальной стратегической политики Москвы по отношению к Республике Молдова нет и сегодня, что отмечают практически все, кто пишет на приднестровскую тему.

Население двух берегов Днестра: этнополитические, этнопсихологические и этнокультурные отличия

Кажущаяся, на первый взгляд, достаточно лёгкой для своего решения, приднестровская проблема, на самом деле, настолько сложна и трудноразрешима, что если и искать ей аналоги и параллели для сравнения в современном мире, то это, скорее, не Северный Кавказ, а Балканы.

Сложности этой проблемы возникли, говоря объективно, не в 1988–1989 г.г. в связи с принятием Кишиневом дискриминационного языкового законодательства по отношению к населению левого берега Днестра, а заодно Юга и Севера Правобережья.

Тогда они лишь в очередной раз наглядно проявились, будучи обусловлены двухвековым - автономным по отношению друг к другу - существованием Пруто-Днестровского междуречья, входившего до 1812 года частично в состав Османской империи (Буджак), частично – в Молдавское княжество, и Левобережья Днестра, отнесенного Петербургом после заключения Ясского мирного договора (9 января 1792 г.) к Новороссийскому краю.

Рассмотрим, в чём конкретно проявилась специфика развития этих двух регионов в составе Российской империи, которая, как оказалось, никуда не исчезла и, в конце концов, привела к антагонистическим противоречиям между ними в конце XX столетия.

Эта специфика была обусловлена различиями в этнополитической, этнодемографической и этнокультурной истории Пруто-Днестровья и Левобережья как до их вхождения в состав Российской империи, так и после, включая и советский период.

Тот факт, что Левобережье никогда не входило в состав Молдавского княжества, является первопричиной всего того набора отличий в его развитии, которые сформировали его «другим», не похожим на правобережье Днестра.

Так, при всей соотносимости этнического состава населения трёх основных его групп (молдаване, украинцы и русские) в XVIII – XIX в.в. на двух берегах Днестра, тем не менее, демографические, этнокультурные, этнопсихологические и этнолингвистические процессы развития территорий Правобережья и Левобережья существенно отличались друг от друга.

На левом берегу Днестра доля славяноязычного населения (русские, малороссияне, то есть украинцы, болгары, сербы) по отношению к общей его численности преобладала над молдаванами, переселявшимися сюда из Молдавского княжества.

Кроме того, здесь проживали также евреи, немцы, армяне, греки. Молдаване составляли на левом берегу Днестра менее одной трети населения.

Такое соотношение не приводило к их ассимиляции славянами, но культурная и языковая интерференция, особенно со стороны русского языка и русской культуры, обусловили эволюционную трансформацию этнопсихологии и в целом менталитета молдаван Левобережья Днестра и создавало предпосылки для формирования здесь из всего этнического разнообразия особой общности, сохраняющей языковое многообразие, но цементируемой общими интересами, межэтнической толерантностью и общим для всех языком межнационального общения, в роли которого выступал русский язык.

На правом берегу Днестра, в составе населения той части Пруто-Днестровского междуречья, которая до 1812 года принадлежала Молдавскому княжеству, преобладали молдаване.

Русины, русские и малороссы составляли здесь меньшинство. Здесь влияние русской культуры и русского языка в 1812–1918 г.г. было менее заметным, особенно в сельской местности. Этнопсихологический стереотип и традиционная культура молдаван здесь оставались практически неизменными.
Что касается Буджака, то после ухода из него ногайских татар в 1807–1808 г.г. и передачи его побежденной в войне 1806–1812 г.г. Османской империей победительнице - России, он, пустынный и малообжитый, активно заселялся затем выходцами из-за Дуная, немецкими колонистами, казаками, староверами, беглыми крестьянами из малороссийских и центральных губерний России и царанами из Дунайских княжеств.

Центральные власти Российской империи были заинтересованы в том, чтобы поселившееся здесь разноязычное население установило общение между собой на основе русского языка.

Такая политика властей не привела и здесь до 1918 года к ассимиляции нерусского населения. Но она создавала предпосылки к взаимной интерференции в экономической, социально-бытовой и культурной жизни, в этническом смешении жителей Буджака и языковой толерантности между ними.

Внутренние процессы развития Буджака были идентичны процессам, протекавшим на левом берегу Днестра, хотя они и имели свои особенности. Здесь изначально не было преобладания русского и малорусского населения перед другими этническими группами.

Таким образом, можно констатировать, что до 1917–1918 г.г. в составе России левобережье Днестра, Буджак и остальная часть Пруто-Днестровского междуречья в этническом, этнокультурном, этнопсихологическом, социолингвистическом и даже в экономическом отношении развивались автономно, независимо друг от друга и разнонаправлено, как странным это не кажется.

Так, например, внешнюю торговлю население Буджака осуществляло, как правило, через Измаил и Рени, центр и север Бессарабии – через Новоселицу, а Приднестровье – через Одессу, Херсон, Николаев, что свидетельствует о том, что торговлю они вели с различными сопредельными России странами и ориентировались при этом на различные регионы страны.

На эту многовекторную разнонаправленность развития двух берегов Днестра в составе России оказывали влияние не только их историческое прошлое, но и особенности географического расположения, а также геополитический фактор.

После 1812 года Херсонская губерния, куда входило Левобережье Днестра, стала внутренней губернией России, потеряв свой пограничный статус. Взоры местного населения, в том числе и молдаван, уже были постоянно обращены на Восток.

Что касается Бессарабии, то именно она стала западной границей России. Однако, этническая и традиционная этнокультурная идентичность молдаван двух берегов Прута, оказавшихся в пределах двух государств, не прекращавшееся общение между ними, их миграция на один и на другой берег Прута, торгово-экономические и другие связи между ними удерживали меньшее по численности молдавское население Бессарабии в культурной и языковой орбите своих запрутских соплеменников, которые оставались молдаванами по своей духовности и этнопсихологии вплоть до конца XIX столетия, вопреки созданию Румынского государства в 1862 году.

Перед политиками Бухареста стояла задача трансформировать этнопсихологию и духовные ценности «своих» молдаван в иное качество, то есть румынское, с одной стороны, и воспрепятствовать сохранению молдавской этнической и культурной идентичности у бессарабских молдаван, с другой. В противном случае Румынии реально угрожал распад.

Из сказанного выше вытекает, что молдаване Бессарабии оказались в иных геополитических и этнокультурных условиях, нежели их соплеменники с правого берега Днестра, хотя и те, и другие находились в составе Российского государства.

Этим объясняется тот факт, что румынская литература получала интеллектуальную подпитку от молдаван из Бессарабии и Буковины (например, Алеко Руссо, Михай Еминеску).

Российский революционер-народник, молдаванин из Сорокского уезда Константин Стере стал в первой четверти XX века одним из главных идеологов унионизма в Бессарабии.

С начала XX века политика Бухареста по внедрению румынской этнической и этнокультурной идентичности в молдавскую среду центральной и северной зоны Бессарабии получила свое системное развитие и осуществлялась ещё задолго до 1917–1918 г.г.

Молдаване же левого берега Днестра не могли быть объектом агрессивной этнической и этнокультурной экспансии со стороны румын Бухареста не столько из-за их территориальной отдаленности от Прута, сколько по причине их принципиальных отличий от румынской идентичности в менталитете и в этнопсихологии.
В том числе и по этой причине провалились попытки военно-политического втягивания левобережных молдаван в унионистские игры Кишинева и Бухареста в 1917–1920 гг.

Уже тогда молдаване Приднестровья были недосягаемы для воздействия на них идей румынизма. Это очень важно знать для понимания негативной этнокультурной и геополитической реакции их потомков на угрозы румыно-унионистского проникновения на правом берегу Днестра посредством навязываемого им в 1989 году одного государственного, как оказалось, румынского языка на основе латинской графики.

Оккупация Румынией Бессарабии в 1918–1940 годах самым существенным образом отдалила – идеологически, геополитически, этнопсихологически и духовно – молдаван левого берега Днестра от их соплеменников на правом его берегу.

Насилие идеологии румынизма над молдавской этнической и культурной идентичностью на протяжении 22-х лет хотя и было отвергнуто бессарабскими молдаванами, но все же имело своим долговременным последствием формирование в их среде унионистской интеллигентской прослойки. Именно она в межвоенный период трудилась над размыванием молдавской идентичности. В молдавский этнический организм на правом берегу Днестра были занесены бациллы румынизма. Была заложена основа разрушения здесь интеллектуального потенциала молдавской этнонации.

Молдаване левобережья Днестра после гражданской войны 1917–1920 г.г. вошли в Молдавскую Автономную ССР, образованную в составе Украинской ССР.

При всей неоднозначности оценок социально-экономического, политического и культурного развития СССР в межвоенный период, в том числе и в МАССР, молдавская этническая и этнокультурная идентичность получили тогда развитие и укрепление.

Это выражалось и в функционировании национальной школы, и в создании национальных учреждений культуры, и в подготовке для автономии национальных кадров и их расстановке в административных и иных учреждений МАССР.

Голод 1932 – 1933 г.г., репрессии 1937 года, сильно ударившие по партийной, административно-хозяйственной и культурной интеллигенции Молдавской автономии, эксперименты по введению латинской графики для молдавского языка не смогли затронуть корни молдавской идентичности и создать предпосылки для её переориентации на румынскую идентичность.

Молдавские этнические истоки, полиэтническая культурная среда, религиозная деятельность Русской Православной церкви формировали с конца XVIII века у молдаван Левобережья новую этнопсихологию, не восприимчивую к сконструированной во второй половине XIX века этнопсихологии румынской моноэтнической нации.

Молдаване, наряду с другими этническими группами населения левого берега Днестра, уже тогда переживали процесс трансформации их этнопсихологического стереотипа в интеграционный.

Он не был лишен национальных граней, но на него накладывались воспринятые психические черты характера, культурные, бытовые и хозяйственные традиции других этнических групп населения левого берега Днестра.

Следует подчеркнуть, что и этнопсихология молдаван правого берега Днестра с 1812 года развивалась в этом же направлении, особенно в Буджаке и на севере Бессарабии. Однако, этот процесс в XIX веке – начале XX века проходил более медленными темпами, что объясняется спецификой демографического расселения молдаван в Бессарабии, факторами геополитического характера (нахождение Южной Бессарабии в составе Молдавского княжества/Румынии в 1856 – 1878 г.г.) и румынского национал-унионистского влияния. Этот процесс, был вообще прерван в 1918 году прямой румынской оккупацией Пруто-Днестровского междуречья.

Участие Румынии во Второй Мировой войне на стороне гитлеровской Германии, оккупация ею Бессарабии и Транснистрии в 1941–1944 г.г. имели своим долговременным последствием для населения правого и левого берегов Днестра стойкое враждебное отношение к румынскому фашизму и его проявлениям здесь тогда, а также к территориальному, этническому и этнокультурному экстремизму и экспансии румыноунионизма в конце XX столетия.

Послевоенные 45 лет Советской власти в Молдавской ССР были ознаменованы грандиозными планами её социально-экономического и культурного развития.

Правобережье МССР превратилось из аграрной в индустриально-аграрную часть республики. Оно по своему промышленному потенциалу приближалось к левобережным районам Советской Молдавии.

Но этого, относительно короткого, периода явно не хватило для того, чтобы привести к общему знаменателю этнопсихологию граждан республики, включая и молдаван правого и левого берегов Днестра.

Бацилла румыноунионизма не была уничтожена полувековым нахождением правого берега Днестра в составе СССР. Наоборот, хрущевская «оттепель», осуждение крайних форм преследования проявлений свободомыслия в советском обществе были использованы румынскими агентами влияния, оставшимися в Кишиневе после 1918–1944 годов, для возобновления языкового и культурного дискурса, выходящего на проблему молдавской и румынской идентичности.

Для старшего и среднего поколения молдаван левого берега Днестра правобережные соплеменники и сограждане оставались «бессарабцами», хотя это, конечно, не афишировалось публично до 1989 года.

В период обострения межнациональных отношений и принятия неадекватного политическим реалиям одного государственного молдавского/румынского языка на основе латинской графики, молдаван правобережья за Днестром стали называть даже румынами.

Новое языковое законодательство одним махом уничтожило молдавскую специфику письменности государственного языка. Латинская графика в румынском варианте открыла все шлюзы для свободного проникновения румынской унионистской идеологии в сознание граждан Молдавии.

Защититься от этого Левобережью можно было только полным разрывом отношений с правым берегом Днестра. Что, собственно говоря, Тирасполь и сделал, воспользовавшись денонсацией Кишиневом факта образования Молдавской ССР 2 августа 1940 года.

Конечно, правобережные молдаване, по крайней мере, подавляющее их большинство, не были тогда и не являются сейчас румынами.

Это особенно наглядно проявилось после 29 июля 2010 года, когда два политика унионистского толка получили высшие государственные посты в Кишиневе.

Однако, слабая этническая мобилизация молдаван Правобережья, разрыв связей между идеологами молдовенизма и носителями молдавской идентичности, предательский отказ молдавской политической и культурной элиты от этнической и этнокультурной идентичности мажоритарного населения, отсутствие организованного сопротивления молдаван правого берега Днестра румыноунионизму – все это, в условиях разнузданного экстремизма румынского меньшинства, возглавляемого румынской по духу творческой и научной интеллигенцией Кишинева при мощной идеологической, финансовой и информационной поддержки со стороны Бухареста, даёт повод левобережным молдаванам так несправедливо определять этничность всех молдаван правобережья.

Но всё же такое их критическое, хотя и ошибочное, мнение о соплеменниках с правого берега Днестра содержало политическую (допустили называть свой язык идентичным румынскому, одели его в латинскую графику, ввели в системе преподавания предметы «История румын» и «Румынский язык») и геополитическую (фактический выход Кишинева из состава СССР в 1990 году, проведение им враждебной политики по отношению к Москве, открытый политический дрейф в сторону Румынии и Запада) оценку и выражало крайне негативную реакцию молдаван и всего населения Левобережья на политическую мягкотелость молдаван правого берега Днестра, на их неспособность организованно отстаивать свою этническую идентичность.

На мой взгляд, такие, в целом несправедливые, этнополитические оценки содержат и этнопсихологическую нагрузку. Они, по существу, разделили молдаван правого и левого берегов Днестра на «своих» и «чужих».

Следует подчеркнуть, что и идеологи румыноунионизма в Кишиневе еще задолго до 1988–1989 г.г. разделяли, да и по сей день разделяют, молдаван правого берега Днестра и молдаван Левобережья по этнопсихологическим признакам. Последних они относили и относят к категории так называемых «молдаван-манкуртов», которых, как они считали, невозможно было заразить бациллой унионизма и румынизма.

Впрочем, в последнее время в разряд «манкуртов» они заносят и всех молдаван правого берега Днестра, которые не поддались румыноунионистскому давлению.

Особенно активно в этом направлении старается известный журналист-унионист Константин Тэнасе, который утверждает, что все, кто причисляет себя к молдаванам, якобы знают, что они, на самом деле, румыны.

Тем они и опасны для румыноунионистской идеологии, полагает Константин Тэнасе, что, зная о своем «истинном» румынском происхождении, упорно продолжают идентифицировать себя молдаванами.

Эта чудовищная, по сути, иезуитская, для молдавской идентичности конструкция румыноунионистской идеологии, целенаправленно реализуемая и «подслащённая» для молдаван правобережья Днестра несбыточными, по крайней мере, еще 20–25 лет, евроинтеграционными надеждами, оказывается все же действенной в этнополитических и социально-экономических реалиях непрочно стоящей на ногах молдавской этнической и политической идентичности в её границах на январь 1990 года.

Цель состоит в том, чтобы довести молдаван, как и все население правого берега Днестра, до такого нищенского уровня жизни, когда инстинкт самосохранения и физического выживания убивает в человеке, в этнической группе, в этносе все инстинкты коллективного самосознания и коллективной самозащиты, выделяющие их от всего остального животного мира.

С 31 августа 1989 года, дня установления Кишиневом для граждан республики нового языкового режима, фактический распад МССР по всем направлениям – территориальному, экономическому, культурному и политическому – стал de-faсto объективной реальностью.

Он был обусловлен глубоким межнациональным кризисом в республике, Приднестровской войной и походом друковских волонтеров на Юг, румыноунионистской идеологией и практикой Кишинева и резкой геополитической переориентацией основной части прежнего кишиневского партийного политикума на Румынию и на Запад.

Этнический и этнокультурный распад государствообразующей молдавской нации на специфические группы с различной друг от друга этнопсихологической, этнополитической и геополитической ориентацией фактически разрушил последние подпорки молдавской унитарной государственности, которые ещё были в 1989–1990 годах.

Именно тогда основа ограниченной рамками СССР молдавской политической идентичности 1940–1991 г.г. была демонтирована до основания.

Был уничтожен её основной государствообразующий стержень, а именно: хрупкое единство молдавской этнонации правого и левого берегов Днестра. Была взорвана межэтническая толерантность граждан страны различной национальности.

Военный конфликт 1992 года подтвердил эту политическую реальность, в которой Молдавия в её границах на январь 1990 года пребывает до сих пор.

Внутриполитические процессы на правом берегу Днестра после 29 июля 2009 года не приводят к мирному разрешению приднестровского конфликта на основе взаимных уступок и взаимного согласия сторон.

Аспекты влияния геополитического фактора на внутреннюю политику Кишинева и Тирасполя

Ведущиеся с 1992 года переговоры по приднестровскому урегулированию проходили в условиях политического, культурного, экономического развития правого и левого берегов Днестра в противоположных направлениях, что было обусловлено различной их геополитической ориентацией: левого берега на Москву и Киев, правого – на Бухарест, Вашингтон и Брюссель.

Неудачи переговорного процесса связаны с конфликтом геополитических интересов международных игроков в Молдове, что особенно наглядно проявилось в ноябре 2003 года при попытке подписания «Меморандума Козака». Переговорщики руководствовались противоположными геополитическими установками о способах реинтеграции двух берегов Днестра, что само по себе не могло привести к положительному результату.

Но главный просчет состоял в том, что и Востоком, и Западом игнорировались история и внутренние процессы развития правого и левого берегов Днестра вообще, а с 1990–1992 годов, в особенности.

Иными словами, международные игроки игнорировали исторические реалии, этнокультурные и этнопсихологические особенности развития населения двух берегов Днестра, сложившиеся за 200-летний период.

Они не берут в расчет также политические и межэтнические процессы здесь в 1989–1992 гг., включая и военный конфликт 1992 г., а настаивают на решение приднестровской проблемы, исходя из тех реалий, которые обусловлены распадом СССР.

Таким образом, они не учитывают также и те принципиальные изменения, которые произошли за последние 20 лет на обоих берегах Днестра.

А эти изменения после Приднестровского конфликта 1992 года развернули этнокультурные и этнополитические процессы, а также этнопсихологические установки и геополитическую ориентацию этнических молдаван и всего населения правого и левого берегов Днестра в противоположные стороны.

В правобережной Молдове с 1989 года произошла замена названия молдавского языка на румынский, идёт процесс трансформации молдавской этнической идентичности в румынскую.

Первое и частично второе постсоветское поколение граждан правого берега Днестра прошло обработку в духе румыноунионистской идеологии через общеобразовательную школу (учебные предметы «румынский язык» и «история румын»), в ВУЗах Кишинева, Бельц, Кагула и Румынии.

Это привело к тому, что на 2004 год, когда проводилась перепись населения в правобережной Молдове, почти 560 тысяч человек признали румынский язык родным, и это притом, что лишь 76 тысяч из них считают себя румынами.

За исключением некоторой части учёных - молдовенистов старшего и пожилого возраста, вся творческая и научная интеллигенция из числа этнических молдаван считает себя сегодня румынами и внедряет унионистскую идеологию в сознании молдавской этнонации, откуда все они родом.

Все правобережное информационное пространство, вещающее и говорящее на румынском языке, обеспечено румынскими кадрами как из Кишинева, так и из Бухареста, скупается на корню румынскими олигархами, финансируется ими и официальным Бухарестом.

Вся научная и издательская деятельность гуманитарного профиля в государственных учреждениях на правом берегу Днестра решает стратегическую задачу по обоснованию исторической принадлежности Румынии Пруто-Днестровского междуречья, включая и всю территорию Буджака, и идеологической подготовке его возвращения Бухаресту.

Политическая система правобережья Днестра заполнена кадрами, инфицированными румыноунионистской идеологией. Она не допускает либо отторгает профессиональные кадры не только из числа национальных меньшинств, но и из числа молдавской этнонации, не разделяющие румыноунионисткую идеологию.

Геополитический вектор внешней политики Кишинева переориентирован на Запад, имеет антироссийскую и русофобскую направленность. Имеющие место «дружеские декларации» и «приветственные жесты» в направлении Москвы и Киева носят сугубо тактический характер и продиктованы либо экономическими соображениями, либо стремлением переиграть Кремль и Крещатик.

Следует подчеркнуть, что 8-летнее правление ПКРМ Владимира Воронина не изменило эту ситуацию, не прекратило румыноунионистские процессы в правобережной Молдове.

Сопротивление этому процессу исходило лишь от национальных меньшинств, самых стойких государственников Молдовы, и этнических молдовенистов-радикалов, непримиримых противников румынской идеологической интервенции в Пруто-Днестровское междуречье.

Однако, к сожалению, оно не встретило поддержки у этнических молдовенистов-примиренцев, находившихся тогда у власти, в том числе и у самого президента Республики Молдова Владимира Воронина.

На левом берегу Днестра все внутриполитические и культурные процессы имели обратный знаковый код. Если на правом берегу шло размывание молдавской идентичности, то здесь она, напротив, всячески укреплялась.

Если нынешние власти Кишинева не признают существование молдаван, как нации, то Тирасполь, напротив, доказывает историческое присутствие молдавской нации и отстаивает факт этнического, этнокультурного и этнополитического её развития в современных условиях. Правда, лишь в границах Левобережья.

Если Кишинев разделил население правого берега Днестра на коренных и пришлых, на мажоритарное большинство и национальные меньшинства, то Тирасполь, напротив, сохранил его политическое и культурное единство.

Если миноритарии Правобережья разбрелись по национальным квартирам, то на левом берегу Днестра этого избежали и аргументируют реальное присутствие там региональной идентичности.

Если на правом берегу Кишиневу так и не удалось преодолеть межнациональный кризис, то на левом берегу его вообще не было.

Если Кишинев на протяжение 20 лет упорно и настойчиво двигался в направлении Бухареста, то Тирасполь, напротив, с той же настойчивостью и последовательностью дрейфовал в противоположную сторону.

Если для Кишиневского истеблишмента геополитические ориентиры в сторону Запада стали приоритетными, то Тирасполь, напротив, демонстрирует свою приверженность Востоку.

Кишинев к настоящему времени лишил молдаван правого берега Днестра языковой идентичности, фактически, лишил молдавскую молодежь этнокультурных традиций своих предков, достаточно успешно решает проблему размывания молдавской этнической и политической идентичности. На левом берегу Днестра эти процессы либо полностью отсутствуют, либо маргинализованы.

С принятием Кишиневом новой языковой политики 31 августа 1989 года, его отношение к Приднестровью было обусловлено либо идеологией румыноунионизма находящихся во власти политиков, либо идеологией этнических молдовенистов-примиренцев, рассматривающих Приднестровье лишь в качестве своего рода «шлагбаума» (и не более того!) на пути полного поглощения Румынией Пруто-Днестровья.

Сменявшие друг друга кишинёвские властители допускали реинтеграцию двух берегов Днестра только по модели унитарного устройства Республики Молдова, которая, как известно, является условием объединения двух берегов Прута.

К сожалению, этнические молдовенисты как умеренного, так и радикального толка, не понимали и не понимают, что этим они, фактически, льют воду на мельницу унионистов Кишинева и Бухареста.

Из всего сказанного выше можно заключить, что с 1989 года политические, гуманитарные и геополитические процессы в Кишиневе развивались в том пагубном направлении, которое не могло сохранить республику в её прежней административно-территориальной целостности в границах по состоянию на 1 января 1990 года.

Именно эти процессы обусловили военный конфликт 1992 года. Они продолжают набирать обороты и сегодня, переводя вопрос объединения правобережной Молдовы с Румынией из сферы разговоров в практическое русло. Они не могут работать и не работают на мирное, осуществляемое политическими средствами, урегулирование приднестровской проблемы.

Левобережье Днестра, которое до июля-августа 1989 года более или менее мирно наблюдало за кипением межэтнических страстей и языковых баталий на правом берегу, с опозданием почти на год включилось в эту борьбу.

Тирасполь сразу же взял самую высокую ноту в противостоянии, решительно отказав Кишиневу в праве решать самостоятельно, без учета мнения населения левого берега Днестра, филологическую проблему на основе одного государственного языка с латинской графикой.

Кишинев проигнорировал позицию Тирасполя, а также Комрата и Интердвижения «Унитате-Единство», и получил тот межэтнический и территориальный букет распада, который держит в своих руках и сегодня.

Необходимо отметить, что значительная часть населения и правого и левого берегов Днестра, в том числе и этнических молдаван, изначально, с момента инкорпорации на территории Молдовы проблем исторического и межэтнического характера, выступало против ее дезинтеграции по этническому, территориальному, культурному, церковному признакам.

Но, поскольку румыноунионистская практика Кишинева приобретала все более реальные признаки и проявления, возник вопрос, каким образом можно сохранить политическую идентичность молдавского государства.

Этой проблеме посвящена моя первая статья, написанная в виде «Записки» еще в 1991 году по предложению помощников тогдашнего президента Республики Молдова Мирчи Снегура и адресованная лично ему.

Её дальнейшую судьбу я не знаю. Попытки опубликовать этот материал в Кишиневе тогда ни к чему не привели. Увидела она свет лишь в начале 1993 года в Тираспольском еженедельнике «Днестровский меридиан» № 4 за 22 – 28 января.

Приднестровская война 1992 года изменила внутриполитическую и геополитическую ситуацию в Молдове и вокруг неё, поэтому содержание упомянутой статьи отражает лишь положение в республике, сложившееся к концу 1990 года.

Статья называется «Есть ли будущее у Молдовы»? В ней – уже тогда! – я рассматривал две возможные модели государственного устройства Республики Молдова: унитарную и федеративную.

Унитарную модель, которая провозглашалась Кишиневом до распада СССР и была закреплена в Конституции 1994 года, мною предлагалось наполнить таким содержанием, которое исключало бы её поглощение Румынией.

Предложения учитывали многонациональный характер населения, политическое тяготение небольшой его части к Румынии, а большинства – к России и Украине, открытое проявление геополитических интересов со стороны соседей.

К внутриполитическим условиям возможного унитарного устройства Республики Молдова я тогда относил (цитирую):

«Закрепление в Конституции Республики Молдова основополагающих принципов ее государственности: независимости; нейтралитета в отношениях с сопредельными государствами (Румынией, Россией, Украиной, Болгарией, Турцией); равной удаленности в отношениях с ними по политическим межгосударственным вопросам и равной близости по проблемам экономики, культуры, контактов между людьми; признания Молдовы полиэтническим государством, руководствующимся общепризнанным приоритетом прав личности над правами нации и равенством между людьми разных национальностей; формирования общегосударственных властных структур, политических и общественных организаций на демократической и многонациональной основе; приверженности мирным средствам решения межнациональных конфликтов:

- согласие (через референдум) всего народа в Приднестровье, на Юге, Севере и в остальной части Молдовы жить и трудиться в государстве, основанном на вышеуказанных принципах;

- отказ всех партий и общественных движений от программных установок на ликвидацию государственной независимости Республики Молдова;

- признание необходимости функционирования на уровне центральных органов власти русского и молдавского языков как языков межнационального общения, а в местах компактного проживания украинцев, гагаузов, болгар – и их родных языков;

Обязательство руководства республики (президента, парламента и правительства) рассматривать существование независимого и нейтрального государства Молдова как постоянный международный политический фактор, а не как временную и вынужденную меру;

- создание двухпалатного парламента.

Внешнеполитические условия существования унитарной Молдовы включали:

- гарантию со стороны сопредельных государств территориальной целостности и независимости Молдовы, уважение ее нейтралитета;

- взаимный отказ Молдовы и сопредельных государств (Румынии, Украины и России) от территориальных притязаний друг к другу;

- гарантию всему населению Молдовы со стороны сопредельных государств и международного сообщества соблюдения его гражданских и национальных прав;

- проведение Молдовой и сопредельными государствами политики прозрачности своих границ для населения, культурного обмена и т. д.;

- содействие соседними странами экономическому развитию Молдовы на двусторонней, многосторонней и региональной основе.

Вместе с тем, ещё тогда я констатировал, что, «к сожалению, реальная действительность такова, что нет оснований рассчитывать, хотя бы в отдаленной перспективе, что Молдова пойдет по этому пути развития».

Уже тогда, когда писалась эта статья, я отдавал предпочтение федеративной модели обустройства Республики Молдова.

Я аргументированно доказывал, что именно она позволит Молдове «сохранить свое единство и территориальную целостность», «успокоит население и одновременно заставит его оберегать свое государство от политических авантюристов, сепаратистов и унионистов всех мастей».

Молдавский этнический фактор двух берегов Днестра будет способствовать как удержанию Левобережьем Правобережья от дрейфа в сторону Прута, так и препятствию правым берегом левому изменить нейтральный политический вектор интегрированной Молдовы в пользу Москвы или Киева.

Это обусловит взаимное уравновешивание геополитических предпочтений населения двух берегов Днестра и переориентацию его взора с внешнеполитических ожиданий на внутриполитические проблемы молдавской государственности.

В свою очередь, это «в наибольшей степени позволит сопредельным государствам быть уверенными в том, что их геополитические интересы… сохранятся и не будут подвергаться экспансионистской опасности с какой-либо стороны.

Следовательно, федеративное устройство Молдовы как независимого, целостного, нейтрального государства может получить поддержку и гарантию со стороны сопредельных государств, в том числе и со стороны Румынии. Последняя, отказавшись от территориальных притязаний на Востоке, получит возможность с оптимизмом смотреть на Трансильванскую проблему».

При всех

Автор: Грек Иван