Искусство в отличие от других родов человеческой деятельности, не движется от простого к сложному, не развивается по законам диалектики. Нельзя сказать, что Сандро Боттичелли, живший пятьсот лет назад и задевающий сокровенные глубины души, ушел в былое и не интересен нам, а что, скажем, наш современник Илья Глазунов двинул вперед живопись и богаче, проникновенней раскрывает жизнь. На мой взгляд, современное искусство, это то, которое открывает что-то новое и для самого художника и для потребителя его продукции в окружающей действительности, раскрывает тайны жизни, угадывает пути движения в будущее, а главное – закрепляет образы времени. Без этого - время как бы не существовало. И уже совсем бесспорно: Гомер, Данте, Шекспир, Гете, Лермонтов писали не хуже нынешних составителей строчек лесенкой с рифмой на конце. Пусть нынешние мастера (прекрасные!!!) отмечены и Нобелевской, и другими, как принято говорить, престижными премиями. Они не загораживают собратьев далекого прошлого.
Даже орудия труда первобытных людей сделаны, я бы сказал, с удивительным чувством художественной гармонии.
Но ныне, в быту, в массовом порядке мы далеко отступили в понимании прекрасного.
Наверно многие помнят сцену из фильма «Место встречи изменить нельзя», где один из милицейских следователей - Шарапов оказывается захваченным бандитской шайкой, и его нужно было проверить, действительно ли он умеет играть на пианино, - он легко, профессионально исполняет сложный пассаж, кажется из Шопена. В затхлом логове воровского притона пахнуло красотой высокого искусства. Тогда один из воров по кличке Промокашка презрительно говорит: «Э-э, так и я могу. Ты мне «Мурку» сыграй!..» Ему по наивности и недоразвитости высокое мастерство кажется этакой чепухой, мол, любой, в том числе и он, не способный сыграть одним пальцем даже «Чижика-пыжика», может этак пробежаться по клавишам.
В последние годы мы живем словно бы в условиях эстетики этого Промокашки. Наше общество все более отдаляется даже от самых элементарных критериев искусства и литературы, оказывается во власти вкусов этого неуча. Включаешь телевизор, батюшки, да это же все по заказу Промокашки! Все это на уровне «Мурки». Голые женские зады, жестокая разборка, перемежающиеся рекламой прокладок, жвачек да стиральных порошков, грубая имитация «любви» без чего нибудь даже отдаленно напоминающее трепет, мерцание, трогательную стыдливость подлинного чувства, бесконечные разговоры о том кто кого разоблачил и отправил на нары, а большей частью трупы, трупы да развалины. И в то же время я уже забыл, когда с экрана телевизора к читателям обращался крупный писатель или философ. С острой ностальгией вспоминаются давние-давние пространные и вызвавшие всенародный интерес телевизионные встречи с Ираклием Андрониковым, Виктором Астафьевым, Нодаром Думбадзе, Виктором Шкловским, Чабуа Амирэджиби...
Совсем исчез с экранов кино главный герой – труженик, рабочий, моряк, горняк. Не интересует «киношников» и судьбы ученого, художника. Все больше «менты», да и то, так сказать, без личной жизни, без раскрытия характеров, без истинных конфликтов времени. С первых кадров без труда отгадываешь, – этот «плохой», а этот, несмотря на доказательства вины, «хороший». Это видно даже по физиономиям. А персонажи, ведущие следствие, настолько примитивны, что не видят того, о чем догадался даже младшеклассник, сидящий у «телека».
Погибла песня, подмененная диким базланием хриплого и неряшливого поп - или рок-исполнителя. Голоса нет, зато какой антураж – танцующие полуголые девицы, этакие «братки». Представляю, вышел бы Шаляпин на сцену в сопровождении «подтанцовки»? Или Лемешев, или Козловский? Вы заметили, что теперь люди сами не поют. А это пугающий признак. Всего десяток лет назад ни одно застолье не обходилось без хорового пения. Бывало, в деревне выйдешь вечером, - на одной окраине слышен слаженный хор девушек, на другой – песня мужчин. Вдобавок - наши песни пел весь мир. Даже немцы-оккупанты (есть свидетельства!) увлеченно пели нашу «Катюшу»... Их писали подлинные мастера. Поэты в истинном смысле слова. Я хорошо помню, как в 49-м году по Чите в строю ходили пленные японцы – на работу и с работы – с песнями. Было удивительно услышать, как они слаженно пели, к примеру, «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»… Они увезли из плена множество наших песен, создали у себя дома всемирно известные хоры русской песни. В книге очерков Всеволода Овчинникова «Ветка сакуры» среди всего прочего есть такое свидетельство: ночуя в прибрежной деревне, он через тонкую стенку слышит, как японские женщины-рыбачки, после работы, выпив саке, поют хором… - Не поверите! - «На позицию девушка провожала бойца…»
Как-то в давние годы у одного из моих соседей, людей порядочных, уволилась домработница, очень хорошая труженица, чистоплотная, добрая, молчаливая, заботливая. Она, деревенская, прижилась в городе, но оставалось в ее облике и поведении что-то неистребимо деревенское, что-то подкупающе простодушное. Сосед очень расстроился, что она ушла, не объяснив причину. Однажды, случайно встретившись, я поинтересовался, что же заставило ее оставить квартиру, где она была словно бы своя, где ее уважали. Он задумалась на минуту, затем решительно вскинула голову: «Знаете, за два года, что я у них жила, никто из них ни разу не запел. Не могу в такой семье находиться, устроилась вот на швейную фабрику, переселилась в общежитие...». Не знаю, как объяснить, но я ее понял и одобрил выбор. Эта женщина и ее слова долго не выходили у меня из головы.
Может быть песня - это и есть исток национального самосознания. Сейчас много говорят о национальном, а этот надежнейший исток пересох. То, что доносится с эстрады, в большинстве случаев песней назвать нельзя. Звучат какие-то отвлеченно-эстетские, снобистские «маэстро» да «шарманки» (где они слышали шарманку-то?!). Когда нечего сказать, городят что-то мнимо «красивое». Громадные перемены, тектонические события нашей жизни никак не отражаются в том, что теперь поют. Любопытно, в прошлом, едва погиб, к примеру, крейсер «Варяг», появилось несколько великолепных песен, вызванных этой трагедией. До сих пор, спустя более столетия, нельзя без слез слушать их: «Наверх вы, товарищи!» и «Бьются холодные волны». Это в Песне эмоционально закрепилась сама История. Сколько трагических событий произошло буквально за последние годы, а литература, искусства молчат. А без художественного освоения этого, скажем так, опыта, не может быть и духовного развития, приобщения человека к Истории. Между прочим, о крейсере «Варяг» тогда сразу же запели не только в России, - запели, как это ни странно, немцы, - буквально через несколько недель. Эти песни существуют в переводе на русский и сделались нашими родными. То есть, трагедия эта сделалась фактом международным. Любопытно, кстати, упомянуть фильм «Спасенные знамена» о героических русских моряках с этого корабля, поставленный в Германии. Мы его смотрели в послевоенные годы, он был взят в качестве трофеев наших войск... Этот урок мужества русских моряков был использован даже нашими врагами.
Какие песни родились во время Великой Отечественной! На днях умерла замечательная актриса Людмила Гурченко. Вечером я слушал по интернету песни войны в ее исполнении. И не мог удержать слез. Наверно плакали и многие мои ровесники фронтовики. И думал: вызовут ли у моих благополучных, окруженных любовью внуков и правнуков такие слезы песни их юности? Вряд ли. И этими прекрасными трагическими слезами они будут обделены. Александр Блок признавался, что не уважает оптимизма, по его мнению, такое мировосприятие - неглубокое, только трагическое мировосприятие более полно и цельно способно выразить человека. Ну, тут можно долго спорить, я же – с Блоком. Трагедию современного мира мы как-то не воспринимаем, хотя живем во время пира во время чумы.
Основа поэзии, по выражению Льва Толстого, - «бессознательное, глупое желание знать и говорить правду». Почему глупое? Да потому, что это желание не вытекает из примитивно-логической необходимости, оно не сулит тебе ни благополучия, ни даже покоя, порой оборачивается бедой. Знать и говорить правду – это есть поэзия в своем высшем проявлении, это живет и ныне в сердцах подлинных художников всех жанров и видов искусства и литературы. Правда – это не примитивное «начальствоедство», не просто фельетонное разоблачение закулисных каких-то сделок и «резание» правды-матки, - правда, в моем понимании, это истинность чувства, верность народной морали и справедливости, глубинное понимание течения жизни. Все дело в том, что известные силы прилагают бешенные усилия, чтобы не дать этой самой жажде осуществиться. Под всякими видами, в том числе вроде бы в борьбе за демократию, оборачивающейся открытым цинизмом и анархией, - это с одной стороны, - а с другой – вроде бы в борьбе за права трудящихся, понятой примитивно, и исключающей грозное, великое понятие ДОЛГ, вытаптывается живое слово поэзии, подменяется откровенным графоманством. Я имею в виду долг перед родителями, перед друзьями, перед школой, перед своим коллективом, перед родиной, перед историей. Без этого понятия нет человека, есть только робот. И свобода может вызвать уважение лишь при соблюдении долга. По мудрому выражению Рабиндраната Тагора нельзя определить правильную дорогу, если не поешь.
Кстати сказать, значительнейшее слово «правда» недавно в Америке я увидел написанным на латынице: «Pravda», - в продуктовом магазине на этикетке бутылки водки…
Взгляните на книжную продукцию, - печатается большей частью чепуха, полуграмотное бормотание «на тему», а в это время лучшие писатели нашего края даже и не помышляют напечатать свои произведения. Где там?! - с тобой и разговаривать не будут. А если в твоей душе сохранилась хоть капля достоинства, ты и сам не захочешь терпеть унижение, общаясь с «благодетелем» - спонсором, который, расставаясь со своими деньгами, хочет самоутвердиться за счет твоего самолюбия, хочет показать свою мнимую «образованность» в области эстетики... на уровне Промокашки. Еще Герцен отметил эту черту мелкой буржуазии, относящейся к художнику как к уличному музыканту – захочется послушать, бросит монету, надоест – прогонит.
Внедряется воинственная, просто анекдотическая графомания под видом русской литературы, извращаются вкусы доверчивого читателя... А ведь у нас в русской секции Союза писателей состояло около сорока человек, почти столько же, сколько находится в Иркутске, который слывет литературным городом. Это были воистину профессиональные литераторы. Из-за невозможности приложить свои силы к делу они разъехались кто куда. К примеру, покинули наш край известные прозаики Анатолий Клименко, Геннадий Немчинов, прекрасный поэт Виктор Чудин, поэт, прозаик, сказочник Вадим Чирков, прозаик и критик Михаил Хазин, чуть раньше уехал за границу талантливый автор повестей и рассказов, пожалуй, наиболее подготовленный критик Геннадий Сквиренко. А вообще на протяжении последних лет мы потеряли почти всю русскую секцию.
А ведь государство не может существовать без культуры. Не мо-жет! Об этом говорили две, три, четыре тысячелетия назад, в частности один из видных правителей Афин Писистрат, который две с половиной тысячи лет тому назад начал чеканить государственную монету, создал наемное войско, построил водопровод, рынок, храмы, гавань, преобразовал свое государство, отечески заботился о бедняках. Он распорядился записать поэмы Гомера, существовавшие до тех пор в устном исполнении. Он не добился бы таких успехов, не насаждая культуру. Именно он говорил, что государство не может существовать без культуры, а культура не состоится без искусства, в основе которого лежит Слово, Поэзия.
На мой взгляд, позиции России в нашем крае можно (и нужно!) укреплять с помощью, так сказать, культурной «агрессии», с помощью усиления влияния русского художественного слова, чтобы оно сделалось привлекательным, желанным и авторитетным для молдаван и людей других национальностей нашего края. Чтобы человеку любой национальности захотелось читать наши книги, наши газеты, смотреть наши телевизионные передачи, слушать русское радио. Думаю, это самый правильный путь. Подменять этот путь юридическим крючкотворством, выпуском бездарных «высокоидейных» (в кавычках!) произведений с голословными и убогими клятвами в верности России, угощением блинами на масленицу – пустая затея.
Подлинная литература не может быть самоокупаемой. Сам Пушкин умер в страшных долгах, а жалкий бульварный сочинитель, конечно же, вульгарно-«патриотического» направления, Булгарин жил припеваючи. Так ведется и в наше время. Но в просвещенных странах государство берет на себя заботу о писателях. К примеру, шведы платят содержание разного уровня – смотря по таланту – своим писателям, время от времени исключая тех, кто в течение определенного времени не проявил свой талант в виде очередного произведения. В Азербайджане правительство выплачивает писателям содержание на уровне зарплаты хорошего специалиста. Да что там далеко ходить! Я получал от друзей из Петербурга газету, издававшуюся на государственные средства: «Литературный курьер», она выходила тиражом от пяти до двадцати тысяч экземпляров и распространялась БЕСПЛАТНО в учебных заведениях, в трудовых коллективах, в учреждениях культуры. При этом авторам выплачивается солидный гонорар! Сознаюсь, что не знаю, выходит ли она сегодня. Питерский Центр современной Литературы и Книги, объединивший под одной крышей все Союзы писателей города, получил прекрасное здание, где есть все – от библиотеки до буфета-ресторана. Под этой крышей действуют несколько издательств, мне прислали друзья-питерцы книжные новинки, это великолепно изданные романы, сборники рассказов, справочники. Боже, до чего же все это сделано толково, талантливо! И все это делается благодаря участию государства, городской мэрии. Там имеется своя литературная премия.
Видели бы вы, какой литературно-художественный журнал под названием «День и ночь» выходит в Красноярске! Помещаются в нем цветные вкладки – репродукции картин художников-сибиряков. Мне его присылают, так как я в нем печатаюсь. Это же дух захватывает,- какой он объемный, богатый, высококультурный. Финансируется он заводами и учреждениями города, Красноярск гордится этим своим детищем. Подобные издания осуществляются и в других городах России.
Понимаю, что напрасно все это пишу, меня не услышат.
Промокашка слышит только себя. Одна надежда, что Слово само пробьется сквозь
завалы равнодушия, цинизма, пошлости, как это великолепно отметил
Маяковский:
Бывает, выбросят, не напечатав, не
издав,
Но слово мчится, подтянув подпруги,
Звенит века. И подползают поезда
Лизать поэзии мозолистые руки.
Убежден, если ты написал талантливо, то напечатай даже всего в стенгазете, -
произведение не умрет. Жаль, уж очень затянуты ожидания.
А Промокашка требует сыграть «Мурку»…
И Промокашку слушают и слушаются…
