Июньские 1940 г. события в Бессарабии и их трактовка в современной историографии

Хотя Советский Союз никогда не признавал аннексию Бессарабии Румынией, однако приближение новой мировой войны постепенно ставило бессарабский вопрос в плоскость практического решения. «Пакт Молотова-Риббентропа» стал первым реальным сигналом подготовки решения бессарабского вопроса и он вызвал растерянность в Бухаресте. Советское руководство понимало «свою заинтересованность в Бессарабии» исключительно как ее возврат и включение в состав СССР. Как писал тогдашний министр иностранных дел Г. Гафенку, Россия «хочет вернуть свои границы периода до 1914 г., а Германия не имеет ни права, ни желания помешать ей в этом» [2, c. 321-322].

Начало войны привело к тому, что Бухарест, вопреки действующему польско-румынскому договору, заявил 8 сентября 1939 г. о своем нейтралитете в происходящих событиях [32, р. 91] и активизировал поиски союзника против Москвы среди великих держав. На практике Румыния все более и более сползала под германское влияние. С целью заручиться поддержкой третьего рейха член Коронного совета И. Джигурту был направлен в Берлин под видом «частного визитера». 9 сентября он был принят Г. Герингом, которого заверил, что Германия может доверять Румынии, так как последняя нужна рейху, чтобы «сдерживать Россию» [7, c. 25].

Даже в условиях начавшейся мировой войны, румынское руководство было более всего озабочено «возможностью» румыно-советского конфликта. Так, 28 сентября оно запросило французское правительство: «Вступят ли Франция и Великобритания в войну против России? Сумеют ли они обеспечить нам эффективную помощь путем присылки эскадрилий в страну и англо-французского флота в Черное море?» Указание французского дипломата в Бухаресте на необходимость разгрома Германии, а не соглашения с ней, вызвало ответную реплику со стороны Гафенку: «Поражение Германии не решит проблему Европы. За спиной Германии поднялась Россия... Поэтому, после победы над Германией, потребуется новая победа над Россией» [9, c. 208].

Таким образом, румынское руководство выступало за англо-франко-германское соглашение за счет СССР. В этом смысле, 30 сентября румыны предложили итальянцам посодействовать нахождению компромисса между воюющими странами, поскольку продолжение войны идет на пользу лишь коммунизму и славянству. Бухарест вновь и вновь напоминал великим державам о том, что на Днестре именно он являются «защитником европейской цивилизации» от большевизма. Естественно, что ни одна из воюющих сторон не видела в Румынии особой ценности в деле «защиты европейской цивилизации», поэтому все эти «предложения» были проигнорированы [6, c. 153-154].

К середине 1940 г. усиливается дальнейшая прогерманская ориентация внешней политики румынских правящих кругов. В результате этой политики, 28 мая с Германией был заключен «нефтяной пакт», вследствие которого вермахт получил надежную и стабильную сырьевую базу. Тогда же Коронный совет принял решение предложить Германии «дружбу» и добиваться политического союза с ней. Однако, одновременно румыны опасались и оккупации своей страны немцами. В начале того же месяца Карл II через своего эмиссара обратился в Берлин с просьбой «помочь возвести оборонительную стену на востоке» – на советско-румынской «демаркационной линии». Тогда же король принял Фабрициуса и заявил ему, что будущее Румынии зависит только от Германии. 22 мая с той же просьбой к германскому послу в Бухаресте обратился министр иностранных дел Г. Гафенку, однако Фабрициус посоветовал ему урегулировать румыно-советские отношения мирными средствами [18, р. 448; 19, p. 84]. Вскоре Гафенку подал в отставку, и на его место был назначен И. Джигурту, откровенный сторонник теснейшего сближения Румынии с Германией. «Гитлеровская Германия, однако, не спешила ответить положительно на румынские предложения» [7, c. 105].

Но румыны продолжали настаивать перед немцами на своем антисоветском и прогерманском курсе. 20 июня премьер Г. Тэтэреску передал Фабрициусу ноту, в которой предлагал свою страну в качестве «верного союзника рейха», говоря о «всегда существовавшей общности интересов» между двумя государствами. Он отмечал, что мощь Румынии является гарантией того, что она будет в состоянии выполнить свою роль защитника Днестра и устья Дуная. О том же в беседе с американским посланником Ф. Гюнтером 24 июня говорил и И. Джигурту, заявив, в частности, что «Румыния надеется получить в ближайшее время большое количество немецкого оружия, при помощи которого она сможет в течение не менее 4-х месяцев вести войну с СССР. Румынский министр иностранных дел заявил также, что надеется на помощь итальянской авиации» [7, c. 106, 107].

Естественно, в сложившейся международной ситуации, когда в результате гитлеровского наступления на Запад Франция и Англия надолго «выходили из игры» и в то же время основные силы вермахта были пока скованы на западе Европы, Советский Союз посчитал весьма разумным использовать данное положение с целью мирного разрешения бессарабского вопроса.

Параллельно с военными, Советское правительство предприняло и дипломатические усилия по окончательному разрешению территориального спора с Румынией. 23 июня оно предупредило германское правительство о своих намерениях в отношении Бессарабии и Буковины [2, c. 323-324, 343-346]. Как видно из информации посла Шуленбурга в Берлин, Молотов заявил ему, что «решение бессарабского вопроса не терпит дальнейших отлагательств... Советское правительство еще старается разрешить вопрос мирным путем, но оно намерено использовать силу, если румынское правительство отвергнет мирное соглашение» [2, c. 323, 343]. Немцы согласились с вхождением в состав СССР, кроме Бессарабии, еще и северной части Буковины [2, c. 344-348, 357, 359, 360; 35, p. 8-11; 36, р. 79-85].

Российский историк л. Гибианский вполне обоснованно предположил, что 23 июня, обратившись к германской стороне и выдвинув претензии на всю Буковину, Кремль сделал это из тактических соображений. Советское руководство потребовало всю Буковину, чтобы добиться у немцев согласия на «компромисс» в виде «ограничения» лишь Северной Буковиной [4, c. 31].

26 июня в 10 часов вечера ми­нистр иностранных дел СССР В.М. Молотов предъявил румынскому правительству ноту, в которой пот­ребовал уступить Бессарабию и Северную Буковину в течение 24 часов [2, c. 324, 348-349; 36, p. 85-111; 13, р. 32; 30, p. 529, 530; 37, р. 29; 34, p. 106;]. В ответе Молотову посланник Дэвидеску пытался оспорить советские аргументы, однако это не произвело на наркома никакого впечатления [2, с. 354-356; 27, р. 215-216]. Уже 28-29 июня эти территории де-факто вошли в состав Советского Союза. Карл II обратился за помощью к Германии, но не получил ее [2, c. 358-359; 39, р. 236-237; 19, p. 85-86], т.к. в соответствии с пактом Молотова-Риббент­ропа немцы уже заверили советское правительство в «отсутствии интереса» в отношении Бессарабии [27, p. 154, 181; 26, p. 135-140, 151-152]. Румынские власти обратились и к своим турецким, греческим и югославским союзникам, однако и с их стороны не получили никаких гарантий помощи в случае военного столкновения с СССР [24, р. 235-236; 20, p. 77].

В этой связи известный германский историк А. Хилльгрубер констатирует, что «политически в бессарабском вопросе Румыния оказалась в полной изоляции» [32, р. 97]. А румын И. Константин делает вывод, что «и Берлин, и Рим дали „зеленый свет” Московскому правительству для аннексии Бессарабии и разрушения таким образом территориальной целостности Румынии» [20, р. 69].

Румыны обратились и в Лондон [5], однако, англичане были озабочены обеспечением собственной безопасности и «румынские проблемы» волновали их меньше всего. С этой целью важнейшей задачей являлось налаживание нормальных связей с Советским Союзом, как потенциальным союзником в борьбе с гитлеровской Германией. После поражения Франции в Москву прибыл новый английский посол Стафорд Криппс, сторонник теснейшего взаимодействия Великобритании и СССР [14, c. 180].

Во время своей первой беседы с новым послом, 14 июня 1940 г. В.М. Молотов отметил, что СССР имеет особые интересы в Румынии. В Лондоне правильно поняли чего хочет Москва, поэтому «Криппс был проинструктирован уклоняться от дискуссий о Бессарабии… Если будут упомянуты балтийские государства, сэр Криппс должен будет высказать убеждение, что недавние действия Советского правительства были вызваны „величиной и размахом” немецкой военной опасности, сегодня угрожающей России, что и действия Советского правительства можно считать мероприятиями по самозащите» [цит. по: 8, c. 223]. 22 октября 1940 г. английское правительство направило советскому руководству Меморандум, в котором отмечалось, что «британское правительство признает де-факто суверенитет СССР в Прибалтике, Бессарабии, Западной Украине и Западной Белоруссии» [8, с. 223, 224-225].

Вот как комментируют англосаксонскую позицию румынские историки В. Фл. Добринеску и И. Константин: «Английская реакция на аннексию Бессарабии, Северной Буковины и района Герца выразила безразличие и пассивность... В то драматическое для румынского народа время Англия нашла „оправданными” советские… претензии на важнейшие части румынской территории и желала румыно-венгерского столкновения, которое де-факто вывело бы СССР к Карпатам и спровоцировало бы советско-германский конфликт... Реакция американских властей в отношении трагических событий, свалившихся на Румынию в конце июня 1940 года, выразилась в „молчаливом согласии”, что не могло не повлиять и на общественное мнение этой страны» [28, р. 177, 178, 179].

И. Константин осведомляет читателя, что «вся английская пресса… „приветствует успех русской дипломатии в отношении вступления в Румынию”. Эти издания пришли к выводу, что данная акция „не имеет антианглийской направленности, а, напротив, будет иметь катастрофические последствия для Германии и Италии, если возрастет русское влияние на Балканах”. Такие газеты, как „New Chronicle” и „Daily Herald”, считали претензии Советского Союза к Румынии„справедливыми”» [20, р. 98].

Известный израильский историк Г. Городецкий, оценивая эти события, отмечает, что «мотивы поведения Сталина обусловливались в первую очередь чистой Realpolitik... Оккупация Бессарабии и Северной Буковины в конце июня 1940 г. была скорее результатом желания обезопасить себя на Балканах и побережье Черного моря... Распространение советской системы безопасности на устье Дуная создавало необходимую глубину обороны для Севастополя и Одессы... Оккупация Северной Буковины также мотивировалась стратегическими соображениями. Она принесла Сталину контроль над главными железными дорогами между Украиной и Бессарабией через Черновцы и Львов» [5].

В румынистской историографии события июня 1940 года интерпретируются исключительно отрицательно [20, p. 89; 21, р. 52; 22, р. 17; 28, p. 56; 33, р. 123; 36, p. 96, 102, 104-105, 108-109, 111, 112; 37, р. 3; 39, р. 258]. Тенденция к реалистическому освещению действительности присутствует лишь относительно, господствует стремление к отражению событий с «патриотических» позиций и доминирует линия на прямое игнорирование фактов, не вписывающихся в идею «румынского патриотизма».

«В контексте написания румынской истории „объективность” понимается как „соответствие румынским национальным интересам”, а это означает, что мои выводы могут разочаровать румынских читателей» [34, р. 409], – сетует голландец ван Мёрс. Он не сильно ошибался, когда писал, что «его выводы разочаруют» слишком многих румынских историков и молдавских историков румыно-унионистской ориентации.

Политическое руководство Румынии капитулировало и отдало без борьбы провинции, которые считало «исторически румынскими» [17, р. 51-52, 53-55; 26, р. 150]. Но если румынское государство считало их своими, их следовало защищать любой ценой. То, что не защищаешь, более тебе не принадлежит.

Естественно, сегодня сложно точно сказать, о чем думали все бессарабцы в 1940 г., но если предположить невозможное и в 1940 г. был бы проведен референдум, на котором население Бессарабии, без давления, под международным контролем, свободно бы выразило свое мнение, – по итогам волеизъявления только в составе Румынии не осталось бы. Данный вывод подтверждается хотя бы следующим фактом: на 8 июля 1940 г. в румынской армии в бегах числились 61970 солдат и офицеров [12, c. 181; 38, р. 47]. Подавляющее их большинство были бессарабцами.

Однако, поскольку до сегодняшнего времени появляются спекуляции насчет позиции румынского руковод­ства в июньские дни 1940 г., сошлемся на суждение весьма осведомленного деятеля официального Бу­хареста той поры. 28 августа 1940 г. премьер-министр Румынии И. Джигурту писал германскому ми­нистру иностранных дел И. Риббентропу: «Бессарабия объединилась с Румынией в конце первой ми­ровой войны… Мы не боролись за это объединение, и, между прочим, это объединение не было одной из целей, которые мы преследовали в великой войне. Поэтому… понятно, почему наш народ согласил­ся с уступкой [Бессарабии – С.Н.] без всякой борьбы» [13, c. 112].

В этом контексте возникает еще один логический вывод: в 1940 г., но также и в 1944-м, уступив Бессарабию Советскому Союзу, румынские власти ни в какой форме – предъявления протеста совет­ской стороне, адресованного международной общественности заявления, официального обращения к государствам мира и международным организациям или любой другой акции – не выразили возмуще­ние в связи с тем, что уступка осуществляется под давлением грубой силы, что она незаконна, т.к. Бес­сарабия есть «румынская земля». Другими словами, румынская сторона не предприняла никакой акции юридического характера, которая объявляла бы передачу Бессарабии незаконным актом, как с точки зре­ния международного права, так и с позиций румынского национального законодательства. Наоборот, приняв без подобного рода декларации советское предложение, румынское правительство де-факто и де-юре признавало, что передает СССР не принадлежащую Румынии советскую территорию.

Соответственно, плач об «аннексии», «ультиматуме», «насильственном навязывании» и т.д. и т.п. возник позднее, а в наши дни имеет идеологически-пропагандистский характер с целью «патриотичес­кого воспитания» собственного населения и передела ментальности населения Молдовы для ее ликвидации руками будущих поко­лений самих молдаван.

Современные румынские историки не согласны с И. Джигурту. Например, Ш. Константи­неску утверждает, что «включение Бессарабии и Северной Буковины в состав СССР является откровенным и грубым выражением применения силы в международных отношениях. Действие Советского Союза в июне 1940 года в отношении Румынии ясно доказывает, что Москва являлась агрессором, а наша страна оказалась подвергнутой агрессии». И для того, чтобы аргументировать свой тезис, автор ссылается на Конвенцию от 3 июля 1933 года, определявшую в качестве агрессора государство, которое «вторглось своими вооруженными силами... на территорию другого государства» [21, р. 52].

Во-первых, подписывая ука­занную конвенцию, советская сторона подчеркнула, что ни в коем случае не признает включение Бес­сарабии в состав Румынии. Таким образом, с точки зрения международного права, тезис об «агрессии против Румынии» является беспочвенным. Данный вывод почти повсеместно признается международ­ной исторической наукой. Как мы уже видели, де-факто и де-юре он был признан и румынскими влас­тями летом 1940 г. и даже правительством И. Антонеску после 22 июня 1941 г. Нечего и говорить, что это было признано в 1944 г. при подписании перемирия [3, c. 205-212; 15, c. 501-506; 16, c. 152-157], а также на Парижс­кой мирной конференции в 1946-1947 гг. [11, c. 5]. Правда, не все в Румынии признают законность ее решений [28, р. 343; 29, р. 106].

В этом смысле следует отметить, что нередко интерпретации и оценки бессарабского вопроса в межвоенное время были намного объективнее и ближе к истине, чем это имеет место в работах современных румынских историков. Так, например, выдающийся дипломат Николае Титулеску ясно осознавал уязвимость «присоединения» Бессарабии к Румынии с точки зрения международного права, отмечая, что «наши права на Бессарабию очень не серьёзны» [41, р. 85, 88]. Он отмечал, что и «Протокол послов» от 28 октября 1920 г. не освятил право Румынии на Бессарабию и имел всего лишь «моральное значение» [40, р. 50].

Того же мнения придерживался и другой известный румынский дипломат А. Кретзяну: «Если рассматривать вопрос с точки зрения международного права, договор о Бессарабии имеет больше моральное значение» [42, р. 123]. В одной из своих работ он признавал юридическую несостоятельность Парижского протокола. «Вопрос о Бессарабии продолжал оставаться нерешённым» [25, р. 25]. Эту истину признают и некоторые честные румынские историки [23, р. 311].

Более того, уже 28 августа 1940 г. премьер-министр Румынии И. Джигурту писал германскому министру иностранных дел И. Риббентропу: «Бессарабия объединилась с Румынией в конце Первой мировой войны… Мы не боролись за это объединение и, между прочим, это объединение не было одной из целей, которые мы преследовали в великой войне. Поэтому… понятно, почему наш народ согласился с уступкой [Бессарабии – С.Н.] без всякой борьбы» [13, c. 112]. Всё это доказывает тот факт, что официальный Бухарест прекрасно осознавал незаконность нахождения Бессарабии в составе Румынии.

Даже руководство фашистской Румы­нии после нападения на Советский Союз понимало, что территория Бессарабии является, с точки зрения международного права, оккупиро­ванной территорией. То есть, речь шла не о «возврате» неких «румынских территорий, оккупированных СССР в 1940 г.». На заседании Совета министров от 8 июля 1941 г. заместитель премьера и «профессор международного права» Михай Антонеску заявил: «Столько времени, сколько продолжаются военные действия, румынское государство не издало декрета об аннексии этих территорий, мы лишь занимаемся их обустройством. Мы находим­ся в состоянии военной оккупации, а не оккупации как способа захвата территории. Таким образом, здесь осуществляется суверенитет оккупанта, а не суверенного государства. До того момента, когда мы сделаем формальную декларацию об аннексии, а это нельзя сделать до завершения военных действий или хотя бы до того, когда станет ясно их близкое окончание, до того, с точки зрения чистого права, мы находимся в состоянии военной оккупации, и установленный здесь режим может руководствоваться лишь законами военного времени» [31, р. 264]. Опровергая тезис о Бессарабии как о «румынской территории», к этому сложно что-либо добавить.

Интересна в этом контексте и позиция французской дипломатии. 2 июля 1940 г., отмечает французский историк Винсен Буле, посол А. Тьерри отправил новому министру иностранных дел П. Бодуэну доклад, в котором отмечал, что присоединение Бессарабии к СССР было ударом, направленным напрямую против Германии: «Действия русских наносят ущерб Германии, которая рассматривает Бессарабию и Буковину как территории, зарезервированные исключительно для немецкой экономической экспансии» [1, c. 104, 105].

Другими словами, в 1940 г. Советы не только ни на кого не нападали, но нарушитель международ­ного права, в лице королевской Румынии добровольно, мирным путем, не оказывая ни малейшего сопротивления, возвратил аннексированную им еще в 1918 г. территорию Бессарабии. Хотя, практически вся современная ру­мынская историография бессарабского вопроса не признает этот вывод и исходит из тезиса «Бессарабия – румынская земля!».

Список литературы

1. Буле В. Французские дипломаты и бессарабский вопрос во время диктатуры короля Кароля II (1938-1940). // Conferinţa ştiinţifică internaţională „Identitatea civică şi integrarea europeană – factori ai consolidării statalităţii moldoveneşti” (Chişinău, 5-6 octombrie 2011). Chişinău, CEP USM, 2011. С. 103-105.

2. Виноградов В.Н., Ерещенко М.Д., Семенова Л.Е., Покивайлова Т.А. Бессарабия на перекрёстке европейской дипломатии. Документы и материалы. М., «ИНДРИК», 1996. 380 С.

3. Внешняя политика Советского Союза в период Отечественной войны. Т. 2. М., Госполитиздат, 1946. 684 С.

4. Гибианский л.я. Балканские страны в перекрестье политики Гитлера и Сталина в начале второй мировой войны: от поражения Франции до установления господства «оси» на Балканах. // Славяноведение. 2013, № 1. С. 24-42.

5. Городецкий Г. Роковой самообман: Сталин и нападение Германии на Советский Союз. М., 2001 (militera.lib.ru/research/gorodetsky_g/index.html).

6. Документы внешней политики СССР. Т. ХХII. Кн. 2. М., Международные отношения, 1992. 688 С.

7. Колкер Б.М., Левит И.Э. Внешняя политика Румынии и румыно-советские отношения (сентябрь 1939 – июнь 1941). М., Наука, 1971. 200 С.

8. Макарчук В. Государственно-территориальный статус западно-украинских земель в период Второй мировой войны. М., Фонд «Историческая память», 2010. 520 С.

9. Мельтюхов М.И. Бессарабский вопрос между мировыми войнами. 1917-1940. М., Вече, 2010. 480 С.

10. Мельтюхов М.И. Упущенный шанс Сталина. Советский Союз и борьба за Европу: 1939-1941 (Документы, факты, суждения). М., 2000 (militera.lib.ru/research/meltyukhov/index.html).

11. Мирный договор с Румынией. М., Госполитиздат, 1947. 70 С.

12. Платон В.П. Против фашизма, за воссоединение с Советской Родиной. 1934-1940. Кишинев, Картя Молдовеняскэ, 1983. 194 С.

13. Русско-румынские и советско-румынские отношения. Кишинев, Картя молдовеняскэ, 1969. 268 С.

14. Севостьянов П.П. Перед великим испытанием: Внешняя политика СССР накануне Великой Отечественной войны. Сентябрь 1939 – июнь 1941. М., Политиздат, 1981. 368 С.

15. Советско-американские отношения во время Великой Отечественной войны 1941-1945. Документы и материалы. Т. 2. М., Политиздат, 1984. 510 С.

16. Советско-английские отношения во время Великой Отечественной войны 1941-1945. Документы и материалы. Т. 2. М., Политиздат,1983. 542 С.

17. Basarabia. 1940. Chişinău, Cartea Moldovenească, 1991. 240 Р.

18. Bărbulescu M., Deletant D., Hitchins K., Papacostea Ş., Todor P. Istoria României. Buc., Editura Enciclopedică, 1998. 618 Р.

19. Buzatu Gh. România cu şi fără Antonescu. Iaşi, Editura Moldova, 1991. 388 P.

20. Constantin I. România, Marile puteri şi problema Basarabiei. Buc., Editura Enciclopedică, 1995. 250 P.

21. Constantinescu Ş. Eliberarea Basarabiei şi Bucovinei de Nord. 33 de zile de vară. // Historia. Revistă de istorie. 2006, Nr. 12.

22. Constantiniu Fl. Dictatul de la Moscova (26-28 iunie 1940) şi relaţiile sovieto-germane. // Revista istorică. Academia Română. 1992, Nr. 1-2.

23. Constantiniu Fl. O istorie sinceră a poporului român. Buc., Univers enciclopedic, 1997. 466 P.

24. Cretzianu A. Ocazia pierdută. Iaşi, Institutul European, 1998. 296 P.

25. Cretzeanu A. The Lost opportunity. London, Jonathan Cape, 1957.

26. Diplomaţia cotropitorilor. Culegere de documente. Chişinău, Universitas, 1992. 244 P.

27. Dobrinescu V. Fl. Bătălia diplomatică pentru Basarabia. 1918-1940. Iaşi, Editura Junimea, 1991, 288 P.

28. Dobrinescu V. Fl., Constantin I. Basarabia în anii celui de-al doilea război mondial (1939-1947). Iaşi, Institutul European, 1995. 374 Р.

29. Dobrinescu V.-Fl., Tompea D. România la cele două Conferinţe de Pace de la Paris (1919-1920, 1946-1947). Un studiu comparativ. Focşani, Editura Neuron, 1996. 206 P.

30. Documente privind istoria României între anii 1918-1944. Buc., Editura Didactică și Pedagogică, 1995. 732 P.

31. Evreii din România între anii 1940-1944. Vol. 2. Problema evreiască în stenogramele Consiliului de Miniştri. Buc., Editura Hasefer,1996. 623 P.

32. Hillgruber A. Hitler, regele Carol şi mareşalul Antonescu. Relaţiile germano-române (1938-1944). Buc., Humanitas, 1994. 432 P.

33. Kiriţescu C.I. România în al doilea război mondial. Vol. 1. Buc., Univers enciclopedic, 1996. 357 P.

34. Meurs W.P. von. Chestiunea Basarabiei în istoriografia comunistă. Chişinău, Editura Arc, 1996. 526 P.

35. Pactul Molotov-Ribbentrop şi consecinţele lui pentru Basarabia. Culegere de documente. Chişinău, Editura Universitas, 1991. 122 P.

36. Şişcanu I. Basarabia în contextul relaţiilor sovieto-române. 1940. Chişinău, Civitas, 2007. 336 P.

37. Şişcanu I. Raptul Basarabiei. 1940. Chişinău, AGO-Dacia, 1993. 186 P.

38. Şornikov P. Moldova în anii celui de-Al doilea război mondial. Chişinău, Tipografia centrală, 2013. 400 P.

39. Tătărescu Gh. Mărturii pentru istorie. Buc., Editura Enciclopedică, 1996. 552 P.

40. Titulescu N. Basarabia pământ românesc. Buc., Editura Rum-Irina,1992. 136 P.

41. Titulescu N. Documente confidenţiale. Buc., Editura Academiei Române, 1992. 176 P.

42. Ţurcanu I. Istoria relaţiilor internaţionale. Chişinău, Litera, 2005. 360 P.

Вестник Ленинградского Государственного университета имени А.С. Пушкина. 2013. № 3. Т. 4. История. С. 92-101.