После II Мировой войны в течение 40 лет положение в мире определялось противостоянием двух сверхдержав – США и СССР, и двух коалиций стран: западных, капиталистических, к которым затем добавилась Япония, и восточных, социалистических. В связи с перестройкой и реформами, распадом СССР, обстановка радикально изменилась. Главное изменение – крушение коммунистического режима, переход России и большинства других бывших союзных республик к рыночной экономике.

В течение последующих 10–12 лет мы стремились приобщиться к этой цивилизации, чтобы пожать её плоды, а её ведущие носители показывали готовность помочь нам в этом деле. Тогда я сам активно участвовал в нашем сотрудничестве и, – можете считать меня наивным простаком, – не видел никаких свидетельств хитрых манёвров и тайных замыслов. Желание воспользоваться новыми возможностями было искренним и сильным с обеих сторон. Конечно, сложности жизни вскоре проявились, но был период, наверное, между 1992-ым и 1998-ым годами, когда чувства дружбы и солидарности преобладали.

Потом, на переломе столетий, началось некоторое охлаждение. Администрацию Клинтона остро критиковали республиканцы в преддверии выборов. Русские каждый раз создавали предлоги: то кризис 1998-го года, то какие-то «махинации» российских ловкачей. Мне казалось, что Моника Левински и мы стали важнейшим фактором поражения демократов в США. Вряд ли это было так, но в общественном мнении развитых стран витало какое-то пресыщение Россией и рыночными реформами.

Сейчас говорят, что Путин с начала своего первого президентского срока был весьма ориентирован на Запад, ставил вопрос о вступлении России в НАТО, но встретился с прохладным отношением партнёров. Видимо, демонстрируя дружбу, они все в своём круг склонны были приписывать себе победу в холодной войне и проводить в России в какой-то мере политику победителей.

Вспоминаю события в Югославии, саммит в Стамбуле: нотки пренебрежительного отношения к нам проскальзывали.
Но более заметно отношения между Россией и Западом стали меняться с конца первого президентского срока Путина, когда в 2003–2004 годах в российской внутренней политике стали проявляться тенденции к ограничению демократии, особенно к положению в СМИ, к выборам, к бизнесу. Можно сделать выводы об отходе России от политики, которая позволяла причислять её к новым членам сообщества демократических стран.

При этом экономическое положение страны улучшалось, нефть дорожала, Россия могла позволить себе бóльшую независимость. Последний момент тесной дружбы, как я помню, это звонок Путина новому Президенту США с выражением солидарности после нападения террористов на Всемирный Торговый Центр и готовность совместно бороться с терроризмом. Конечно, это было полезно для приравнения к терроризму борьбы с сепаратистами в Чечне, но всё же единство интересов России и западных стран было подчеркнуто.

Всё же после этого в отношениях между Россией и странами Запада пролегла грань обособления, особенно из-за ограничений демократии. У нас принято зубоскалить относительно пренебрежительного или даже неприязненного отношения западных политиков или бизнесменов к различным ценностям демократии, которые порой мешают конструктивной работе, применяются формально. И в этом мы ищем оправдание для себя: дескать, отживающие символы. Но если посмотреть серьёзно, то обычно мы должны увидеть глубинный слой взаимосвязанных норм, ценностей, институтов, которые заставляют людей в большинстве развитых стран, пусть со смешком, но очень серьёзно относиться к свободе и демократии, к своим и чужим правам. Это не шутки, это пласты культуры, сложившейся за последние 150–200 лет. Культуры, которую и мы должны ныне создать и усвоить у себя. Повышение благосостояния зависит от культуры много больше, чем от цен на нефть.

Следует также отметить, что, осуществив в 90-е годы важные реформы, мы всё же оказались последней распавшейся империей, поданные которой в своё время привыкли пользоваться привилегированным положением, а сейчас многие чувствовали его утрату, ощущая ко всему враждебное отношение вчерашних своих сограждан или соседей.
Новая волна обострения отношений возникла в 2008-ом году в связи с событиями вокруг Южной Осетии и Абхазии. Очевидно, они были связаны с переплетением узлов напряжения внутри распавшейся империи. Тяготение России к восстановлению, хотя бы отчасти, своего прошлого положения было заметно. Но в то же время проявилась и осторожность в преступании границ.

Крым стал следующим шагом. Соблазняло то обстоятельство, что русское большинство готово было высказаться за присоединение к России. Шаг был сделан, а последствия его пока не вполне ясны. Однако наши имперские амбиции ещё раз проявились, в том числе в эйфории, охватившей большинство россиян в связи с этим поводом.
Открывалась ещё одна возможность присоединение к России юго-восточных регионов Украины, скажем Донецкой и Луганской областей. Вновь сработала осторожность, Россия предпочла какое-то правовое решение, чем ещё один акт проявления имперских амбиций.

К тому же ситуация здесь не то, что в Крыму.

Согласно исследованию Киевского международного института социологии, в областях Юго-Востока (Днепропетровская, Донецкая, Запорожская, Луганская, Николаевская, Одесская, Харьковская, Херсонская) за отделение от Украины и последующее присоединение к России в середине апреля 2014 года высказалось не более 15% опрошенных, против – 70%. В Луганской и Донецкой областях, наиболее радикальных, приветствовали бы присоединение к России 30 и 27% (Максим Вихров). Но ситуация и сейчас, после Одесского кровопролития 2 мая, ещё далека от разрешения. Я сейчас говорю только о российском выборе, который ещё не определен до конца и окончательно будет зависеть от расстановки сил в Украине.

Всё же в последнем развитии событий в российских верхах можно говорить, видимо, о противостоянии двух основных сценариев.

Один из них – авторитарно-консервативный, набирающий силу с 2003–2004 гг., повышение цен на нефть – источник ресурсов, не зависящий от энергии и настроений населения, – питал его усиление. Его черты – 1) ограничение демократии, развитие иерархии господства-подчинения, сходной с советской структурой; 2) опора на национальные традиции, величие империи. Возможны колебания курсов – от «оттепели» до тоталитарного режима, признаки которого проявились в последние месяцы. На мой взгляд, этот сценарий представляется лишенным перспективы.
Другой сценарий – либеральный. Демократическим его называть не буду, чтобы избежать сравнений с Жириновским. Хотя речь идёт именно о либеральной демократии. Мало кто считает этот путь перспективным. Но соответствующих ему взглядов, согласно социологическим исследованиям, придерживается 15–20 % российского населения. Но именно этот сценарий определяет путь к преодолению кризисных явлений и росту экономики.

Именно его я имел в виду, когда писал о России накануне подъёма. Думаю, у нас ещё будет возможность поговорить о нём в скором времени. В том числе в связи с украинскими проблемами. Этот путь ведёт к возможно более тесному экономическому и политическому сотрудничеству с Западом.

Оригинал