Исторически Россия уже довольно давно выступает в роли укрепленной цитадели доиндустриальной формации, всеми силами противостоящей наступлению индустриального мира. В этой роли всемирного оплота сеньоральных отношений Россия проявляет себя тем сильнее, чем, дальше продвигаются её соседи на пути перехода от доиндустриальной формации к индустриальной - во-первых; и чем шире вовлекается в процесс межформационного перехода человечество в целом - во-вторых.

Во всех, без исключения, военных и политических союзах, во всех войнах, во всех внутриполитических программах, включая даже реформы, внешне выглядевшие как индустриальные, главным российским приоритетом неизменно выступало максимально возможное сохранение в неприкосновенности институтов и позиций доиндустриальной формации. В тех же случаях, когда реформы были неизбежны - как это было, к примеру, с запоздалой отменой крепостного права, власти делали все возможное, а, порой, и невозможное, чтобы, по меньшей мере, минимизировать сдачу доиндустриальных позиций. Российская история 17-21 веков чрезвычайно богата примерами такого рода. И, что немаловажно, именно и только такую политику сменявших друг друга властей Российской Империи, Советской России, СССР, и, наконец, современной Российской Федерации неизменно поддерживало абсолютное большинство населения. Да, это большинство могло быть недовольно какими-то отдельными, вполне конкретными шагами, предпринимаемыми очередной властью - такое часто бывало, бывает и теперь. Оно могло быть недовольно персоналиями во власти - такое бывало ещё чаще. Но никогда, ни при каких обстоятельствах, это большинство не выступало против охранительно-консервативного курса властей в целом. Волну же народных протестов - действительно народных, и действительно сметавших оторвавшуюся от народа власть, неизменно вызывали как раз попытки индустриальных реформ. Впрочем, таких случаев в российской истории было очень и очень немного.

Иными словами, Россия, с момента своего возникновения как политический и идеологический феномен, и до наших дней, была и остается обществом, в котором доиндустриальные классы, то есть, группы людей, адаптированные к жизни именно и только в условиях доиндустриальных отношений, составляли и составляют абсолютное большинство. При этом, исторически такое положение вещей обладает в России очень большой устойчивостью. Российский социум снова и снова демонстрирует повышенный иммунитет к любым индустриальным реформам, что дает поводы для разговоров о полумистическом "особом русском пути".

В действительности, причины такого положения абсолютно объяснимы, и никакой мистикой здесь даже не пахнет. Хотя, надо признать, что население России действительно, оказалось жертвой довольно своеобразного, и неблагоприятного для индустриальных реформ стечения обстоятельств. Однако эти обстоятельства, повторяю, абсолютно рациональны. Рассмотрим их подробнее.

Домонгольская Киевская Русь развивалась в общем контексте всей Европы: все ещё преимущественно земледельческой, но к тому времени отчасти уже и ремесленно-городской. Это вполне доиндустриальное, в своей основе, общество, тем не менее, уже содержало в себе ростки индустриального будущего, в виде средневековой городской культуры и ремесленного, пусть ещё относительно малопроизводительного, но уже вполне товарного производства. Для начала движения к индустриальному обществу были необходимы избыток ресурсов, превышающий уровень, которым способно управлять доиндустриальное общество той эпохи, и толчок к экспансии вовне - плюс к этому, естественно, хорошие коммуникации. Стартовые ресурсы, дающие возможность дальнейшего роста, и природные коммуникации - путь "из варяг в греки", в распоряжении Киева были.

Но были, вместе с тем, и серьезные проблемы с соседями, эти ресурсы постоянно поглощавшие. Решительной победы, повлекшей за собой критический переизбыток ресурсов, как это случилось в ходе испанской Реконкисты, в истории Руси так и не произошло, ни тогда, ни позднее. Зато постепенное ослабление и расшатывание Киевской Руси набегами кочевников, плюс ряд внутриполитических кризисов вкупе с неблагоприятными внешними обстоятельствами, во многом, впрочем, бывшими следствием недальновидности киевских князей, в конце концов, привели к ордынскому разгрому, как Киева, так и целого ряда других, значимых для городской культуры городов.

Новый центр русской государственности, по ряду исторических причин, возник в достаточно глухом углу, лишенном естественных коммуникаций, и, как следствие, лежащем несколько в стороне от торговых путей - но этим относительно защищенным от набегов. Области, лежавшие на торговых путях, были мало-помалу, в течение нескольких веков, присоединены к Московии уже в качестве периферии. Ну, а название "Россия" - вместо "Московии" , "Тартарии" и "Татарии" придумал уже много позднее Петр Первый, действуя, как это сказали бы сегодня, в рамках хорошо продуманной и спланированной пиар-кампании.

Путь территориального расширения на Запад для вновь возникшего государства - а Московия никоим образом не могла считаться продолжателем государственной традиции Киева - был существенно осложнен. Ядро Запада составляли страны, значительно превзошедшие и экономически, культурно, и формационно сильно отставшую за годы нахождения в составе Орды Московию. При этом, технологический разрыв в силу ускоряющегося характера технического прогресса, постоянно нарастал. Он продолжает нарастать и в наши дни, давно уже став принципиально непреодолимым в рамках проекта "Россия".

Тем не менее, Московии за исторически небольшой срок примерно в 600 лет удалось существенно расширить свои границы. Причина успехов московитов была в их пограничном положении, между западным - аграрно-городским, и азиатским, военно-кочевническим миром. Относительно низкое, но все же значительно превосходившее кочевническое, развитие технологий дало Московии возможность побеждать восточных соседей, прежде всего, экономически, ведя на их территорию именно экономическое наступление, основанное на более продуктивных методах ведения хозяйства, и опирающиеся на технологии, заимствованные с Запада. Одновременно с этим завоеванные на Востоке территории давали формирующейся империи приток служилого мяса - недорогого в содержании, и дешево ценящего собственную жизнь. Это делало Московию, а потом и Россию крайне опасным военным противником для западных стран, где даже в ту эпоху, не говоря уже о наших днях, понятие о ценности человеческой жизни принципиально отличалось от московитского, дошедшего, практически без изменений до наших дней.

На Запад, и отчасти на Юго-Запад, тесня слабеющую Порту, Московия продвигалась за счет военной экспансии. Продвижение на Восток происходило в рамках военно- экономической двухходовки. Эта схема, остававшаяся актуальной до середины XX века, работала так: Московия продавала на Запад свою продукцию - причем, по мере нарастания технологического отставания она все в большей степени становилась поставщиком именно и только сырья. Закупленные на вырученные деньги технологические изделия позволяли Московии осуществлять военную экспансию на Восток, а уже на завоеванных таким образом территориях она закреплялась экономически, используя все те же, закупленные на Западе технологии. Такой «маятниковый» метод расширения оказался чрезвычайно успешным, позволив успешно продвинуться вплоть до Тихого Океана.

Успехи Московии на западном направлении были куда скромнее, чем на Востоке. Но, тем не менее, они тоже были налицо. Сочетая большие человеческие ресурсы, расходуемые безо всякого сожаления, с закупленными у Запада, пусть и не первой свежести, технологиями, Московии удалось, прежде всего, расшатать и подавить ряд граничивших с ней государств, населенных этническими русскими, но потенциально способными начать процесс перехода в индустриальную формацию: Новгородскую и Псковскую республики и Великое княжество Литовское. Их уничтожение было вопросом выживания для московских правителей. Любое из этих государств, в значительной степени русское этнически и культурно, укрепившись и начав межформационный переход, стало бы крайне опасным для московских властей источником экспансии в их страну индустриальной формации. Нетрудно заметить, что ситуация буквально повторяет нынешние украино-российские отношения. Проведя эту параллель, мы получаем исчерпывающее объяснение тому упорному сопротивлению, которое Россия оказывала и оказывает вступлению бывших республик СССР в ЕС и осуществлению в них индустриальных реформ.

Замечу, что слово "русские" относительно поглощенных Московией государств, употреблено в очень широком смысле, едва ли применимом в настоящее время, но вполне допустимом в ту, отдаленную от нас, эпоху. Обособление русского, украинского и белорусского народов, вызванное культурным проникновением в Россию ордынских и азиатских элементов, то есть, тотальной деславянизацией той общности, которая впоследствии и стала русским народом, хотя и зашло уже к тому времени довольно далеко, но ещё не оформилось окончательно.

І хто тут руські?

Это позволяло в то время говорить если не об одном народе, то, по меньшей мере, о народах, состоящих в близком родстве - тем более, что основным идентификационным признакам в то время считалась не национальная, а конфессиональная принадлежность (очень характерное отличие доиндустриальной формации от смешанной, переходной к индустриальной). Понятно, что наличие близкородственного народа, самостоятельно, а не в роли угнетаемого национального меньшинства, идущего по пути модернизации общества в направлении индустриальной формации, подорвало бы всю имперскую мифологию, создав для российского населения опаснейшие соблазны. Опасность же таких соблазнов правители Московии, а, впоследствии, и России, ощущали очень остро. Хотя бы потому, что во всех, без исключения, войнах, которые Россия вела с европейскими странами, на стороне её противников всегда сражались большие массы россиян, сознательно вставших в ряды врагов московитского доиндустриального общества. Это происходило невзирая даже на то, что сторона, к которой переходили эти другие русские, не только была им чужда этнически и культурно, но, зачастую, ещё и относилась к ним с подозрением и пренебрежением.

В дальнейшем, по мере продолжавшейся деславянизации русского народа, в первую очередь, метальной и культурной, идея "славянского братства" все сильнее отдалялась от реальности. Тем не менее, она широко, и, нередко, успешно использовалась, и до сих пор используется российскими властями для создания очагов нестабильности на территориях сопредельных государств. В странах, где "братья славяне" оказывались в меньшинстве, и где им можно было внушить, что они "угнетаемы", российская пропаганда всегда стремилась превратить их в инструмент политического и силового влияния России. Такая политика закономерно порождала прямую заинтересованность России в том, чтобы славянские меньшинства неизменно были бы притесняемы тем или иным образом, поскольку отсутствие притеснений не оставляло места для манипуляций подобного рода. Хороший исторический пример дает история болгарских «братушек», немедленно отдалившихся от России после завоевания независимости, и воевавших против России и СССР в двух мировых воинах. Зато сербы, притесняемые Австро-Венгрией, очень основательно подпали под влияние идей «славянского братства» что в течение длительного периода времени обходилось им очень дорого – и, судя по современному развитию событий, в обозримом будущем обойдется ещё дороже. Нередко бывало и так, что Россия, выделяя средства на создание организаций и союзов «славянских братьев», целенаправленно толкала их к противоправным действиям, стремясь спровоцировать репрессии против «угнетаемого славянского меньшинства» и тем склонить это меньшинство уже к прямой антигосударственной деятельности в отношении страны пребывания. А значит, ещё крепче привязать его к себе, превратив из граждан в изменников и коллаборантов.

Вместе с тем, в тех случаях, когда "братский народ" в массе своей начинал осознавать хищническую и реакционную сущность Московии-России-СССР-РФ, внутрироссийская пропаганда немедленно превращала его в злейшего врага. Так было с поляками в течение нескольких столетий, так происходит и со вчерашними "братьями" по СЭВ, вступившими в ЕС и в НАТО в последние десятилетия, с прибалтами, и с грузинами. Точно такая же информационная политика осуществляется в последние месяцы и в отношении Украины. Российские власти, понимая, что Украина ими начисто проиграна, стремятся, во-первых, оставить там за собой многолетнюю гражданскую войну, максимально ослабив и разорив её, а, во-вторых, посеять обоюдную ненависть между двумя народами. Всё это, по их замыслу должно защитить Россию от индустриального идеологического влияния со стороны близкой ей по языку и культуре Украины. К тому же, Украина связана с Россией множеством человеческих, в том числе и личных, а также родственных связей, что делает её ещё более опасной для хозяев Кремля в качестве источника идеологии индустриальной формации, которая сможет проникать с её территории в принципиально доиндустриальную Россию. И если Кремлю не удастся сломить и поглотить Украину, то российская политика в ближайшие годы будет направлена на максимальную изоляцию Украины от России.

В дальнейшем, Московии, а затем, Российской Империи, СССР, и, как показывают последние события, также и современной Российской Федерации не раз доводилось успешно включать в сферу своего влияния и другие, часто не слишком-то и "родственные" страны и территории, сопредельные с ней со стороны западной границы. Демагогия о "братстве" неизменно была во всех подобных случаях дежурным пропагандистским десертом. Что же до сути дела, то жертвами российской экспансии легче всего оказывались государства в стадии межформационного перехода, то есть, такие, в которых доиндустриальные классы присутствовали в значительном количестве. Опираясь на поддержку этих классов, Россия, тем или иным способом, не останавливаясь, при необходимости и перед прямой военной интервенцией, захватывала там власть, затем демонтировала уже возникшие институты индустриальной формации, и, наконец, уже окончательно поглощала эти государства, растворяя их в себе культурно и экономически. В зависимости от ситуации, поглощение реализовывалось в разных формах: от прямого включения новой территории в состав России, до сохранения формальной независимости с передачей власти марионеточному режиму.

Надо сказать, что в государствах, где переход к индустриальной формации был уже в значительной степени завершен, подобные сценарии, если и удавались, то лишь с трудом, а пророссийская власть держались исключительно на штыках оккупантов. Так было, к примеру, в Польше, Венгрии, Чехословакии и ГДР в составе СЭВ. Иногда даже, несмотря на абсолютное неравенство сил, такие захваты не удавались вовсе. Так, финнам, проявившим чудеса героизма в Зимнюю войну 1939-40 годов, ценой практически полной потери двух поколений мужчин и значительной части территории страны, все-таки удалось отстоять свою независимость от СССР, и даже выстроить в дальнейшем достаточно выгодные для Финляндии отношения с этим агрессивным и опасным соседом. Но там, где индустриальные классы ещё не были основательно сформированы, пророссийские режимы сидели, как правило, достаточно прочно.

Все сказанное порождает множество аллюзий с настоящим днем - и эти аллюзии, по большей части, абсолютно справедливы. Специфика России, её уникальность, как раз и состоит в том, что независимо от формальных смен властей, элит, государственных устройств и идеологических установок, она, в течение, по меньшей мере, последних двух с половиной веков, была и остается цепным псом мировой доиндустриальной реакции. Эта роль России, отмеченная, к слову, также Марксом и Энгельсом, первоначально была порождена и закреплена её уникальным положением "между Западом и Востоком". Однако, в дальнейшем, по мере разрастания России на Восток, феномен её доиндустриального охранительства утратил свой пограничный и межформационный характер став весьма устойчивым и самодостаточным. Захват огромных площадей и ресурсов придал ему черты уже вполне самостоятельного, притом, чрезвычайно живучего явления. И даже сегодня, в условиях значительной и глобальной мировой индустриализации, Россия все ещё не утратила способность не только обороняться от наступления индустриальной формации, но и наносить ей, при случае, весьма эффективные ответные удары.

Эта неизменная суть России была точно подмечена и блестяще описана Марксом в его "Разоблачении дипломатической истории XVIII века" - работе, совершенно неизвестной в Советском Союзе, тщательно замалчиваемой и в наши дни - и уже по этой причине интересной для вдумчивого прочтения. Впрочем, это исследование интересно и само по себе, в том числе и как интеллектуальная конструкция, изобилующая афористичными и удивительно точными оценками. Вот лишь одна из них: "Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства. Она усилилась только благодаря тому, что стала virtuosa в искусстве рабства. Даже после своего освобождения Московия продолжала играть свою традиционную роль раба, ставшего господином. … Так же, как она поступила с Золотой Ордой, Россия теперь ведет дело с Западом. Чтобы стать господином над монголами, Московия должна была татаризоваться. Чтобы стать господином над Западом, она должна цивилизоваться... оставаясь Рабом, т.е. придав русским тот внешний налет цивилизации, который бы подготовил их к восприятию техники западных народов, не заражая их идеями последних".

Продолжение следует

Мировые центры силы (часть первая)

Мировые центры силы. Часть вторая

Мировые центры силы. Часть третья