Начало здесь.
Окончание
Безусловно, автор этих строк - не следователь ССГ, не прокурор и тем более не член Международного Уголовного суда, однако некоторые мнения по поводу катастрофы МН-17 в воздушном пространстве над Донбассом очевидно имеет право высказать. О том, что только Россия и донецкие сепаратисты могут быть причастны к этому злодеянию, много уже было сказано выше. Интерес далее может представлять вопрос – как подобные действия могут интерпретироваться с точки зрения общепринятых в цивилизованном сообществе норм. Офицеры Вооруженных Сил России и полностью подконтрольные им «шавки» - «днр-овцы» совершили прямой террористический акт, в явности которого трудно усомниться. Здесь необходимо обратиться к принятым в международной политико – правовой практике определениям, в частности, к тому, как трактуются в контексте такой практики акты терроризма.
Несмотря на то, что в международном праве и в политической науке не принято до сих пор единое определение «терроризма», «террористического акта», главные характеристики этого феномена получили достаточно единообразную интерпретацию в политической и экспертной среде. Одно из истолкований понятия «терроризм» гласит : «Насильственные действия (преследования, разрушения, захват заложников, убийства и проч.) против гражданского населения, а не военных, с целью устрашения, подавления воли противников, конкурентов, навязывания определенной линии поведения». Существуют и другие интерпретации этого понятия, однако все они сходятся в одном : терроризм всегда направлен против мирного населения, и всегда с целью добиться либо от властей государства, гражданами которого являются жертвы террористического акта, либо от международного сообщества, определенных политических либо военно – политических уступок и преимуществ. В случае с МН-17 мы имеем классический пример подобной ситуации - приведенные выше оправдания россиян и сепаратистов, что они якобы «охотились» на военно – транспортный АН-26 украинских войск, поражают несерьезностью и могут быть исключительно предметом горькой иронии. Сейчас уже трудно судить, действительно ли ошиблись в определении типа самолета вояки, непосредственно обслуживавшие ЗРК «Бук – М1» 17 июля, или сознательно и целенаправленно атаковали гражданский объект, однако в том, что россияне, доставившие эту установку на территорию «днр» и координировавшие пуск, прекрасно осознавали, какая цель должна быть поражена и тем самым активно «помогли» совершить роковую «ошибку», сомневаться не приходится. В пользу этого говорит все : во-первых, «Бук-М1» не ПЗРК устаревшей конструкции - оператор такого комплекса вдруг увидел, что что-то летит, взял, да и выстрелил «наудачу». Речь идет в данном случае о достаточно сложном технически средстве ведения боя с системой опознания цели, радио-локационной аппаратурой и проч. Отличить пассажирский Боинг от военно – транспортного самолета для современных зенитных систем – явно не «бином Ньютона», выражаясь словами булгаковского Коровьева. Даже если непосредственно под Торезом, откуда был произведен пуск, в плане определения и распознания цели случилось что-то «не то», для этого с российской стороны границы размещены совершеннейшие системы контроля за воздушным пространством, и не различить тип приближающегося с украинской стороны летательного аппарата россияне просто не могли, а тот же присланный «координировать» генерал – майор С.Дубинский безусловно был обязан держать постоянный контакт с соответствующими российскими службами.
Во-вторых, не следует забывать об упомянутых выше 170 российских зенитчиках, прибывших 15 июля 2014 г. из Курска в район украинско – россйской границы. Можно быть уверенными, что прикомандированы были в зону предстоящей через два дня трагедии отнюдь на «салаги» первого года срочной службы, а квалифицированные специалисты, вполне компетентные в таких вещах как определение и распознавание цели. Все указывает на то, что речь безусловно идет о заранее спланированной, хорошо продуманной и организованной акции – в конце концов заранее «предугадывать», что именно в 17.20 такого-то числа в небе над Донбассом появится именно украинский военно – транспортный самолет, россияне не могли (непохоже, чтобы в это время у россиян и сепаратистов как-либо активно работала войсковая разведка, да и то в данной ситуации с гипотетическими разведданными получилось, извините за скверный каламбур, «пальцем в небо»). А вот расписание международных авиарейсов, т.е. кто, откуда и куда будет пролетать в этом районе в конкретное время, представители российских профильных служб, в том числе армейских и пограничных, знали наверняка. Наконец, в - третьих, упомянутый эпизод с закрытием российского воздушного пространства без предупреждения украинской стороны можно воспринимать как прямое указание на то, что россияне заведомо знали, какой борт им предстоит встретить и уничтожить в наступающий день 17 июля. Для подавления тогдашнего господства в воздухе над районом боевых действий украинских ВВС это совершенно ненужная акция, да и ради решения такой задачи, как отмечалось выше, из России были бы доставлены совершенно другие зенитные средства, причем явно не в единственном числе. Так что «насильственные действия … против гражданского населения, а не военных» в данном случае налицо.
Вторая отличительная черта терроризма, подчеркиваемая во всех существующих определениях этого феномена – террористы никогда не преследуют какие-либо собственно военные, оперативно – тактические или просто элементарно тактические задачи. Ни один террористический акт никогда не бывает нацелен на изменение оперативной обстановки в случае прямого вооруженного противоборства сторон или соотношения сил в ситуациях противостояния официальных властей с вне-системной оппозицией (конечно, не любые вне-системные силы в той или иной стране причастны к терроризму, но террористы всегда, по определению, принадлежат к вне-системным организациям). Примером может служить террористический рейд отряда Ш.Басаева на Буденновск в июне 1995 г. – террористам удалось добиться ощутимых политических уступок у российского руководства, но на конкретный ход боевых действий, которые шли уже в горных районах на юге Ичкерии, басаевская акция никакого заметного влияния не оказала.
Безусловно, военнослужащие также становятся объектами террористических актов, причем не случайными жертвами, а страдают от целенаправленного насилия. Так, в Махачкале в январе 2002 г. террористами были убиты семь служащих Внутренних Войск МВД России, и это не единичный случай в ходе незатухающего конфликта на Северном Кавказе. Неоднократно объектами террористических атак становились американские военнослужащие – так, в октябре 2000 г. в гавани Адена (Йемен) нападению подвергся эсминец ВМФ США «Коул», в результате взрыва погибли 17 человек, 42 получили ранения. Однако приведенное выше утверждение, что объектами террористических актов являются именно гражданские лица, не является в данном контексте некорректным : военные страдают от нападений только в ситуациях, не связанных с непосредственным вооруженным противостоянием, т.е. не на поле боя, а вне боевой обстановки. В этом плане военнослужащие как жертвы террористических атак могут вполне быть приравнены к мирным людям - недаром излюбленным способом нападения на военных, как это показали подобные эпизоды в Дагестане, к примеру, взрыв жилого дома в Буйнакске в сентябре 1999 г., является атака на военных вместе с их семьями. Напомним – в Буйнакске был взорван грузовик с 2,7 тоннами взрывчатого вещества возле дома, где проживали с семьями офицеры 136-й российской мотострелковой бригады. Итог – 64 человека погибли, из них 23 – дети.
Подобная «вне-боевая» нацеленность террористических актов связана с тем, что терроризм имеет совершенно иную цель и задачи, чем «честная война». Любое террористическое действие призвано создать в обществе и в официальных структурах той или иной страны или международного сообщества атмосферу ужаса, подавленности и главное – вселить в сознание людей мысль о необходимости идти на уступки террористам. На уровне общественного сознания известен такой феномен как «Стокгольмский синдром» - малообъяснимое проявление у жертв террора симпатий к своим насильникам и палачам. Формируется атмосфера «податливости», готовности «лучше уступить, чем жертвовать». Под особенно мощным психологическим прессингом оказываются в этой ситуации официальные инстанции, принимающие решения о том, как реагировать на акт террора. В любой нормальной стране государственное руководство несет ответственность за жизнь, безопасность и благополучие каждого гражданина – в тех же Нидерландах такие побоища с десятками и сотнями гражданских жертв как в «Норд-Осте» и в Беслане, просто немыслимы, хотя ни одна европейская страна от непримиримой борьбы с террористами еще не отказывалась. Феномен жутких мясорубок, которые были организованы путинскими властями в тех же упомянутых ситуациях, становится понятным при анализе ситуации с бортом МН-17. Государственная организация, способная пойти на такое преступление как уничтожение мирного Боинга, и с терроризмом всегда будет бороться по-террористски.
Между тем инцидент 17 июля 2014 г. является наглядным примером отмеченной «не-боевой» направленности актов терроризма. Выше отмечалось, что летом того года в ходе боевых действий по противнику «работала» с небольших высот только фронтовая украинская авиация, никаких стратегических бомбардировок не производилось и не планировалось. Поражать с помощью «Бука-М1» вертолеты либо самолеты штурмовой авиации – все равно что стрелять из пушки по воробьям. Даже если бы из этого ЗРК был сбит украинский военный самолет, на оперативную обстановку в зоне боевых действий это не оказало бы практически никакого влияния. А вот психологический эффект от такой акции очень высокий – причем как в отношении украинской стороны (попытка пробудить «комплекс вины» - не смогли обеспечить безопасность полетов в собственном воздушном пространстве, моральное давление на командование ВВС Украины и украинских летчиков), так и в отношении международного сообщества – вызвать боязнь полетов над украинской территорией. Так что и этот характерный признак терроризма найти в данном событии несложно.
Третий момент, типичный для всех без исключения террористических актов – ставка на резонансность события. Акт террора, каким бы устрашающим он ни был, но не вызывающий при этом серьезной информационной волны и «брожения умов» в обществе, террористам по определению не интересен и не нужен. В ситуации с гибелью борта МН-17 это условие было соблюдено с устрашающей точностью, по всей видимости сам выбор воздушной гражданской цели прежде всего определялся именно этим - если бы был сбит летательный аппарат украинских ВВС, это даже в самом украинском обществе вызвало бы только возмущение очередной потерей (каковые ВВС Украины несли и до этого, причем от действия куда менее совершенных зенитных систем, чем «Бук-М1») и усиление ненависти к сепаратистам и их российским покровителям, однако мощного всплеска волнений в украинском социуме скорее всего не было бы. В то же время гибель почти 300 гражданских лиц вызвала весьма бурную реакцию в общественных настроениях. Столь же дьявольски «безукоризненным» был расчет террористов на то, что атака на международный рейс вызовет шумный отклик на мировом уровне. Главной задачей пробуждения такого международного отклика для оккупантов и их подручных по всем признакам было провоцирование недоверия к Украине, якобы не способной обеспечить безопасность полетов в своем воздушном пространстве, а при максимальном успехе – посеять подозрения, что сам Киев и причастен к этой трагедии. Не будем забывать, что российская агрессия в Крыму и на Донбассе привлекла к Украине благожелательное внимание международного, в том числе европейского сообщества, причем Нидерланды в симпатиях к Украине, в оказании ей поддержки были далеко не последней страной. Дискредитация украинской стороны в глазах поддерживавших ее международных сил очевидно и являлось основной задачей в осуществлении этой варварской террористической акции. Напомним сказанное ранее : во всех странах мира и Европы у Кремля есть своя «пятая колонна» в политической, экспертной, общественной и медиа-среде, и организовать в связи с гибелью малайзийского Боинга кампанию если не прямого очернения Украины, то инициирования волны подозрений в ее адрес для Москвы не составляло труда. Собственно, такую кампанию со стороны про-российских кругов мы видим и в настоящее время.
В некоторых политических исследованиях называют еще один отличительный признак явления терроризма – если злодеяния против мирного населения, совершаемые теми или иными официальными государственными структурами могут определяться лишь как «акты «простого» террора» (что ничуть не уменьшает их преступную сущность), то понятию «терроризм» в наиболее точном смысле всегда соответствуют лишь действия, осуществляемые не-государственными структурами, при этом имеющие своей задачей воздействие на вполне официальные инстанции. Не все политики и эксперты принимают такую формулировку, однако она вполне имеет право на существование, а в случае с катастрофой МН-17 мы имеем «гибридный» вариант с возможностью и одного, и другого толкования. С одной стороны налицо участие в организации и совершении террористического акта сепаратистских не-государственных формирований – всерьез считать «днр-лнр» «республиками» могут только деятели типа Затулина или Косачева с присоединившимся к ним Сурковым, - а сама акция 17 июля 2014 г. четко подходит под определение «попытка не-официальных структур оказать путем террора воздействие на законные органы власти международно-признанного государства». Согласно такой классификации российская сторона под категорию «террористов» не подпадает, однако существует четкое понятие «пособники террористов», и российские представители на Донбассе свою принадлежность к этой малопочетной кагорте однозначно доказали.
В целом тема пособничества России терроризму намного шире конкретного казуса с гибелью Боинга на Донбассе. Конечно, реальные документальные свидетельства, подтверждающие связи российских структур с террористами из «ИГ», пока отсутствуют, по крайней мере их нет в распоряжении ответственных международных инстанций, которые могли бы прямо обвинять Москву в подобных связях. Однако косвенные моменты, которые могут быть основой соответствующих подозрений, в частности сверх-высокая доля выходцев из РФ среди членов этой «запрещенной в Российской Федерации организации», имеют место. Хорошо известно, что в той же Сирии российские войска воюют почти исключительно с анти-асадовской оппозицией, а действия против «ИГ» откровенно лишь имитируют. Связи с представителями терроризма и пособничество им с российской стороны имеют давнюю историю. До сих пор кремлевские власти не хотят раскрыть правду о подрыве домов в Москве и Волгодонске в 1999 г., но исключительно «сомнительных» деталей в этих эпизодах более чем достаточно. Главное - знаменитый принцип qui prodest с удивительной точностью указывает на тогдашнюю позицию и намерения московского руководства – в Ичкерии царили развал и хаос, народ этой республики был предельно недоволен существовавшим исламистским режимом (к примеру, жители тех населенных пунктов Ачхой – Мартановского района, которые в 1995- 96 гг. дрались с русскими до последнего, осенью 1999 г. встречали двигавшиеся со стороны Ингушетии войска генерала Трошева как освободителей), Россия уже сосредоточила на границах Ичкерии две крупные войсковые группировки - стоило лишь напасть, и с фактически независимой ЧРИ могло быть легко покончено. И тут как по заказу идет серия террористических актов, соответственно повод для вторжения в Чечню успешно найден. Наконец, не будем забывать, что Шамиль Басаев и Руслан Гелаев, заклейменные впоследствии россиянами как «обер-террористы», в ходе грузинско –абхазской войны 1992 -93 гг. и ранее имели исключительно тесные связи с российскими силовыми структурами. Соответственно при желании найти материалы, указывающие на пособничество Москвы терроризму, можно в достаточном количестве, история с малайзийским Боингом – лишь частный случай.
И наконец, признак терроризма как явления, составляющий, пожалуй, даже не особенность, а «генетическую природу» этого феномена : терроризм всегда представляет собой методику асимметричного действия. Более слабая – чаще всего именно вследствие своей отмеченной выше вне-системности, анти государственности, - сторона противостояния, лишенная возможности победить противника либо существенно изменить ход событий в свою пользу в «открытом бою», пользуется подлыми приемами нападения и уничтожения мирных граждан для получения тех или иных уступок от своих политических либо военно – политических оппонентов. Метод сравнительно эффективный, однако при этом не следует удивляться, что в мировой практике к террористам принято относиться как к вредным насекомым, заслуживающим вполне понятной участи. В случае июля 2014 года мы имеем классический пример подобной асимметрии. Несмотря на всю свою тогдашнюю слабость в вопросах боевой подготовки, укомплектования, оснащения и проч. – «добробаты» и ВСУ уверенно громили по всем фронтам и направлениям «лугандонцев», громили хотя бы просто потому, что с украинской стороны сражались пусть плохо подготовленные и вооруженные, но все-таки военные, а со стороны сепаратистов – разношерстная банда насильников и убийц. Критическое положение, в котором оказались «днр-лнр» в середине того месяца, четко озвучены в записанных и расшифрованных переговорах И.Стрелкова с крымским сатрапом С.Аксеновым, а также В.Суркова с тогдашним главой «совета министров днр» А.Бородаем – ожидалось, что «свободолюбивые республики» продержатся лишь несколько дней. Оказать непосредственную поддержку своим вассалам на сухопутном театре боевых действий россияне тогда не могли – конфигурация фронта противостояния не позволяла еще нанести украинским войскам предательский удар в спину, что через месяц с лишним армии РФ удалось проделать под Иловайском и Саур-могилой. И тогда в катастрофической для НВФ июльской обстановке Москва решила провести «акцию психологического устрашения и давления», главной задачей которой, как отмечалось, было создание атмосферы растерянности в украинских руководящих и военных структурах, недоверия к Киеву у западных друзей Украины и в целом в международном сообществе, ослабить помощь, оказываемую украинской стороне и в конечном счете полностью дискредитировать страну, борющуюся за свою независимость и европейский выбор.
Асимметричность действий донбасских террористов – любители истреблять мирных людей против ведущей открытый бой армии, - очень четко обозначилась в поведении конфликтующих сторон сразу же после трагедии 17 июля. Напомним одну важную деталь – украинские войска после гибели Боинга стремились всеми силами пробиться к месту падения самолета, а сепаратисты со своей стороны старались их туда не допустить. Казалось бы, что в этом необычного – каждый из противников преследует свои боевые задачи и отступать не собирается. Однако есть небольшое «но» - силы ВСУ пытались занять район катастрофы, чтобы Киев мог ПРИГЛАСИТЬ туда международную комиссию по расследованию, в частности по линии Мониторинговой Миссии ОБСЕ, которая работает в Украине с 21 марта 2014 г. и от которой что-то скрыть у украинской стороны не получилось бы даже при большом желании. Напротив, сепаратисты сделали все от них зависящее, чтобы международные эксперты и наблюдатели до места падения самолета не добрались – в просторечии это называется «концы в воду», характерный признак асимметричных действий. Единственное отличие такой асимметрии от распространенной террористической практики – обычно террористы спешат оповестить о своем авторстве, однако это те террористы, которым уже терять нечего в глазах цивилизованного сообщества, в то время как россияне и «днр-овцы» еще пытались и пытаются доказать, что «они хорошие, а Украина плохая».
Причастность России к поддержке терроризма, рельефно проявившаяся 17 июля 2014 г., заставляет назвать еще один уровень ответственности Кремля перед международным сообществом. Есть полные основания обвинять Москву в совершении всего комплекса международных преступлений, которые определяются как наиболее тяжкие противоправные действия, посягающие на основы мирового прядка, подрывающие основные принципы международного права и создающие угрозу суверенитету и независимости государств, миру и безопасности в системе международных отношений. Подобные противозаконные акции Комиссия международного права ООН трактует как «международное противоправное деяние, которое возникает в результате нарушения государством своих международных обязательств, являющихся настолько основополагающими для обеспечения жизненно важных интересов международного сообщества, что их нарушение рассматривается как преступление в целом перед международным сообществом и представляет таким образом международное преступление».
Исходя из этого определения, отметим на счету России массовые нарушения всех основополагающих жизненно важных для международного сообщества принципов взаимоотношений между государствами – акты агрессии против сопредельных стран (война в Грузии в 2008 г., захват Крыма и вторжение на Донбасс в 2014 г.), акты морского пиратства (вспомним керченский инцидент ноября 2018 г.), захват заложников и пытки заключенных (есть многочисленные свидетельства о содержании украинских граждан в российских СИЗО и местах лишения свободы, а про зверства в отношении заложников со стороны руководимых россиянами донбасских сепаратистов слабонервным лучше вообще не читать и не слышать), множественные нарушения международных Соглашений, участницей которых является Россия (в предыдущих публикациях автор писал о дикарском отношении Москвы к Будапештским договоренностям, соглашениям по Черноморскому флоту и другим подписанным ею же документам), варварское издевательство над законами и обычаями войны (стоит послушать рассказы солдат и офицеров ВСУ, переживших в 2014 г. ад под Иловайском) и наконец рассмотренное в данной статье прямое пособничество террористам. Важно то, что если Международному Уголовному суду (МУС) подсудны только физические лица, то субъектами ответственности по международным преступлениям являются в первую очередь государства. Перечисленных выше преступных деяний вполне достаточно, чтобы осудить действия не каких-либо «Хмурого» или «Крота», а путинского режима как такового. Рано или поздно это произойдет, и тогда Кремлю уже не удастся устроить из этого процесса «бесконечную историю».
