Обращение к молдавским читателям

Дорогие земляки! В отличие от глав моей книги «Бес утопии», которые ранее публиковались на портале ava.md, эта – не имеет прямого отношения к Молдавии. Она посвящена изучению механизмов происхождения и грядущих преобразований культуры.

Я не уверен, что на родине меня прочтут многие. Тем не менее, очень надеюсь, что среди вас найдутся подвижники, способные осилить текст, в котором «многабукафф».

Почему мне это представляется важным?

Потому что я убежден, что бедствия нашей родины во многом порождены снижением уровня интеллектуального класса. Наши тупые и вороватые политики это не вещь в себе, это проекция общего уровня культуры современной Молдавии. Изменять молдавскую политику необходимо, начиная с повышения собственного культурного багажа.

Я предлагаю вашему вниманию очень спорный текст, выискивание противоречий которого само по себе представляет хорошую умственную разминку. Буду рад, если земляки подвергнут меня аргументированной критике. Это существенно поможет мне в работе над книгой.

[Сергей Эрлих] увлекся идеей жертвы
и уходит в архаику. Я не считаю это
центральной проблемой современности.
Г.С. Померанц

Григорий Соломонович Померанц высказался без обиняков. Он считает, что я напрасно усматриваю влияние ритуала жертвы на мышление и поведение современных людей. По его мнению, жертва – это та архаика, которая утратила актуальность.

Величие Померанца выражается в том числе и в демократическом стиле общения. Для него имеет значение не статус собеседника, а содержание высказывания. Это замечательное качество человека, которого я охарактеризовал бы одним словом – «мудрец», позволяет вступить с ним в спор по чрезвычайно важному для меня вопросу.

Философия жертвы

Жертва везде там, где смысл перестает
быть отвлеченностью и где идея хочет
наконец перейти в действительность.
А.Ф. Лосев

Культура – единственное, что отличает человека от животного. Изгнание из природного рая привело род людской на порог глобальной экологической катастрофы. Избежать возврата в исходное звериное состояния возможно лишь на путях эффективного культурного проектирования. Основательность проекций прямо пропорциональна достоверности реконструкций.

Мы нуждаемся во взгляде на прошлое с точки зрения будущего. В этой связи необходимо учредить дисциплину, в рамках которой история и футурология могли бы плодотворно обосновывать друг друга. В отличие от археофутуризма «новых правых», грезящих реставрацией звериных начал, футуристория выискивает в архиве культуры ростки человечности, способные принести в перспективе добрые плоды.

Согласно принципу футуристоризма, обнаружение первосмысла, отделившего наших предков от животного мира, позволит заложить надежный фундамент для воображения цивилизации, гармоничной природному окружению.

Долгое время уникальным качеством людей считался разум. Неслучайно эта способность была отмечена в самоназвании нашего вида. Однако гордыня Homo sapiens оказалась необоснованной. Исследования прошлого века показали, что человекообразные обезьяны способны к знаковой и орудийной деятельности . Разница IQ парадоксальным образом объясняется тем, что животные слишком рациональны. Они ничего не делают зря, в том числе не умножают сущностей. Инстинкта достаточно для выживания, значит задействовать разум – ни к чему.

От зверя человек отличается не разумом, а верой. Поэтому феномен культуры может быть объяснен только через религию.

Знаменитые труды Макса Вебера о протестантских корнях буржуазного мировоззрения, а также о мирских проекциях различных мировых религий не оставляют сомнений в том, что религия придает форму и во многом определяет содержательные свойства светских разделов культуры.

Согласившись со смыслообразующей ролью религии, зададимся вопросом о ее основаниях. Можно выделить две важнейших сущности: слово молитвы и дело жертвы. Что было в начале?

Мне, как и любому интеллигенту, близок первый стих Евангелия от Иоанна. Но, к сожалению, тезис о «первичности» слова источниками не подтверждается.

Большая часть начального раздела Библии – так называемое Пятикнижие Моисеево (у евреев Тора) – представляет собой религиозные наставления Всевышнего. Чему Господь учит народ свой в первую очередь: слову молитвы или делу жертвы? Соотношение в тексте Пятикнижия слов, производных от молитва (17 раз) и жертва (412 раз) не оставляет сомнений, что для Бога материальные приношения несопоставимо важнее словесных изъявлений преданности .

Одухотворенным интеллигентам-шестидесятникам, знакомым со Священным писанием преимущественно в пересказе Михаила Булгакова, трудно вообразить насколько погрязла в материализме религия ранних этапов общественного развития. Книги Исход, Левит, Числа, Второзаконие представляют, прежде всего, пособие по забою и разделке мелкого и крупного рогатого скота. Божественные указания 42 раза сопровождаются рефреном: «Это всесожжение, жертва, благоухание, приятное Господу» (Лев. 1: 9). В этих плотоядных словах заключена этимология чистенького слова «духовность».

Возникает вопрос: для чего верховному существу нужно вдыхать аромат жертвенных шашлыков? В отличие от древнегреческих обжор-олимпийцев, Бог Пятикнижия в чревоугодии не замечен. В источниках отсутствует какая-либо информация о его режиме питания. Но даже, если бы у Господа возникла потребность закусить, разве Всемогущий нуждается в помощи жалких человечишек?

Смысл жертвы заключается не в кормлении Бога. Когда древние приносили во всесожжение значимые для них ценности (агнца или, тем более, тельца), то они, используя уголовный жаргон, «отвечали за базар», подтверждали слово молитвы делом жертвы. Помните тезис Энгельса о «критерии истины»? С этой точки зрения истина – слово, подтвержденное делом. Значит практика жертвы – это критерий истинности слов, обращенных к Господу: «Верую, ибо жертвую!» Жертву без преувеличения можно считать базовым смыслом религии.

Возникает силлогизм: Религия лежит в основании культуры. Жертва лежит в основании религии. Следовательно, характер жертвы во многом определяет характер основанных на ней типов культуры.

Экономика жертвы

Человеческое жертвоприношение, строительство
храма или дарение драгоценности представляют
интерес не меньший, чем продажа зерна. <…>
Мне приходилось прилагать напрасные усилия,
чтобы сделать ясным принцип «общей экономии»,
где первостепенным предметом является «трата»
(«ритуальное потребление») богатств, а не производство.
Ж. Батай

Генезис жертвы можно проследить, анализируя иерархию жертвоприношений, зафиксированную в священных книгах еврейского народа. Легко заметить, что чем серьезнее повод для обращения к Господу, тем ценнее должно быть приношение. Экономика жертвоприношения основана на эквивалентном обмене. Истинность наиболее важных слов доказывается всесожжением (по-гречески холокост) самого дорогого.

Текст Пятикнижия был записан в эпоху товарно-денежных отношений. Купля-продажа – нормальная обменная операция уже в начальной библейской книге Бытия: «И взял Авраам <…> всех рожденных в доме своем и всех купленных за серебро свое» (Быт. 17: 23). Исходя из этого, можно было бы предположить, что самые важные просьбы к Творцу сопровождались жертвоприношениями во всеобщем драгоценном эквиваленте.

Но это предположение не подтверждается. Приношения различного рода драгоценностей того времени («дерево ситтим» (разновидность акации), медь, серебро, золото) носят ситуативный характер и обусловлены прежде всего необходимостью обустройства скинии (походного шатра) Завета и стационарного иерусалимского Храма.

Регулярные жертвоприношения можно разделить на два, скажем так, класса продуктов: животноводства и растениеводства. Дикие звери и плоды дикорастущих растений в качестве жертвы в Пятикнижии не рассматриваются.

Эти факты свидетельствуют, что базовые смыслы иудаизма оформились до возникновения товарно-денежных отношений, но после перехода от охоты и собирательства к скотоводству и земледелию.

Важно отметить, что кровавая «животноводческая» жертва имеет явный приоритет перед жертвой хлеба, растительного масла и вина. В этом смысле достаточно вспомнить хрестоматийную библейскую историю о пастыре овец Авеле и о земледельце Каине: «Каин принес от плодов земли дар Господу, и Авель также принес от первородных стада своего и от тука их. И призрел Господь на Авеля и на дар его, а на Каина и на дар его не призрел» (Быт. 4: 2–5).

Попытки клерикальных комментаторов доказать, что дело здесь не в материальном составе жертвоприношения, но в духовном настрое жертвователей, в тексте четвертой главы книги Бытия подтверждения не находят. Контекст Пятикнижия свидетельствует, что «плоды земли» в сравнении с «первородными» не могут считаться полноценной и самостоятельной жертвой. Дары растительного характера в большинстве случаев выступают дополнением к кровавым жертвам. О чем в частности свидетельствует устойчивое выражение «и при них»: «приношение хлебное» (Чис. 29: 18), «возлияние» (Чис. 6: 15), «пол-гина вина» (Чис. 28: 14).

Было бы ошибкой делать отсюда вывод, что такая ценностей незыблемая скала объясняется изначальными пастушескими занятиями евреев-кочевников, их поздним оседанием на землю Палестины и, следовательно, запоздалым переходом к земледелию.

Кровавая жертва корнями уходит в доаграрную стадию общественного развития. Этнография фиксирует ее у всех сугубо земледельческих народов. И агнцами и тельцами дело не ограничивается. Здесь достаточно напомнить о людоедских жертвенных оргиях древних майя и ацтеков – мирных кукурозоводов, обитавших на территории современной Мексики.

Но может выдирание трепещущего сердца у еще живого человека – это эксцесс жертвенной практики?

Великий Фрейд в знаменитой работе «Тотем и табу» отвечал на этот вопрос отрицательно. По его мнению, религия и культура возникли из страха и трепета, вызванных умерщвлением, разделыванием, поджариванием и пожиранием (в русском слове «жертва» явственно ощущается огненно-плотоядная этимология) самого дорогого, что только может быть у существа, наделенного верой и разумом – собственного родителя.

Признавая, что культура началась с убиения и пожирания представителя рода человеческого, чрезвычайно дорогого его убийцам, нельзя согласиться, что этим существом был представитель старшего поколения «отцов».

В своем выводе Фрейд опирался не только на ассоциации анализируемых им невротиков. Из трудов, в частности знаменитого Фрэзера, известна традиция жертвоприношения старого царя. Вожака, который был не в состоянии далее обеспечивать благоденствие народа («Акела промахнулся»), торжественно убивали и заменяли молодым и успешным. Народы Крайнего севера до недавних пор оставляли немощных стариков на растерзание зверям в тайге и в тундре. Но эти несомненные факты не могут рассматриваться как пожертвование самого дорогого. Здесь мы видим циничное избавление от «балласта».

Для ответа на риторический вопрос, что дороже всего людям, способным принимать жертвенные решения, следует вновь обратиться к базовому источнику нашей культуры.

История жертвы

Я люблю смотреть, как умирают дети.
В.В. Маяковский

Возьми сына твоего

Среди жертвоприношений Пятикнижия центральное место занимает готовность Авраама лишить жизни своего позднего и единственного законного сына Исаака. Архетипичность жертвы доказывается постоянным воспроизведением этого сюжета в самых различных произведениях европейской культуры. А у мусульман память о священном событии оживляется в процессе ежегодного бараноубийства, которое является центральным ритуалом главного религиозного праздника Курбан-байрам.

Сверхценность сыновей жертвы Авраама («Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение» (Быт. 22: 2)) выражается не только словом «единственный», но и, в гораздо большей степени, словом «любишь». Израильский писатель Меир Шалев отмечает, что в приведенном стихе одно из самых важных общечеловеческих понятий упоминается впервые в Библии. Обозначив им не отношения первых мужчин и женщин (для этого в начальных главах книги Бытия используются циничные глаголы «познал» и «вошел»), но отцовские чувства Авраама, Господь тем самым подчеркивает, что требует в жертву самое дорогое, из могущего быть у человека.

Серен Кьеркегор в знаменитом эссе «Страх и трепет» отмечает, что жуткое величие жертвы Авраама основано на том, что она не имеет никакого отношения к этике отрешения от «единичности» ради общего блага. В отличие от героя Троянского цикла Агамемнона и древнееврейского военачальника Иеффая, готовых пожертвовать любимыми дочерьми для победы своего народа, патриарх, которому перед рождением единственного сына было предназначено стать «отцом множества народов» (Быт. 17: 4), готов заклать продолжателя своего рода исключительно ради Бога.

Абсурдность приношения любимого и единственного ребенка означает, что в этой истории увековечена память о самой первой жертве, поколебавшей равнодушие наших далеких животных предков. Можно предположить, что заклание Исаака на горе Мориа потрясает нас именно потому, что при воспоминании о нем из подземелья праистории выползает наружу тот первоужас, который испытал человекообразный зверь, во время сцены растерзания своего детеныша.

Известно, что животные во время жестокого голода пожирают свое потомство. Наши далекие предки не выглядели белыми воронами среди практичных (голод – не тетка) собратьев. Но в отличие от других зверей у пралюдей произошел сбой рациональной программы выживания. Утилитарная правда инстинкта была поставлена под сомнение нелепой жалостью. Вдруг (любимое словечко Достоевского) наших праотцев обуял тот самый страх и трепет, с которым жить далее было невозможно.

Спасением стало помутнение циничного звериного рассудка, впоследствии названное верой. Произошедший отход от реальности, явился вместе с тем выходом за пределы наличной ситуации, переходом в виртуальность знаковой деятельности. В жертвенном первознаке «референт» (убийство и пожирание ребенка голодными родителями) благодаря спасительной оптике веры был означен не как подручное средство избавления от голодной смерти, а в виде благодарности страшным высшим силам за милостивое сохранение жизни. Из этого обманного растождествления означающего и означаемого родилась культура, чреватая смутными зачатками человечности .

Таким образом, жертва является не только основным, но, также, исходным смыслом культуры. Это, используя терминологию Гете, «первофеномен», из которого ветвится древо разнообразных культурных форм.

Если бы не абсурдный программный сбой, люди подобно своим сугубо рациональным предкам до сих пор бы жили в пещерах и пожирали сырую человечину. Вера, а не разум, является перводвигателем того, что на языке позитивистов именуется общественным прогрессом. В свете данного представления о начале культуры утверждение Людвига Витгенштейна о невозможности получить новое знание в рамках логики уже не кажется удивительным. Новые миры открываются только на священных путях веры. Как атеист уточню, что верить можно не только в сверхъестественные силы и существа, вроде Бога и Диавола. Верить можно в том числе и в светлую мечту утопии.

Достаточно ли истории о послушании Авраама для доказательства архетипичности сыновей жертвы? Разумеется, нет. Тем более что в библейской записи, сделанной в гораздо более гуманные времена, Всемогущий в последний миг милостиво задержал разящую отцовскую руку и заменил ребенка жертвенным овном (бараном). Но в ритуалах и священных книгах иудеев содержится немало свидетельств того, что сыновья жертва не всегда оставалась только в намерении.

Прия и мецица

Начнем с ритуала. Обряд обрезания (не путать с кастрацией) предписано совершать на восьмой день после рождения. (Восьмой день нам еще понадобится. Для хранения его в памяти существует мнемотехническая подсказка – промежуток времени между Рождеством (25 декабря) и Обрезанием (1 января) Господним.) Младенца кладут на колени почетного гостя (сандака). «Колени сандака становятся подобны жертвеннику, на котором приносят жертвы Господу» . Ритуальный хирург (моэль) берет нож. О том что происходит дальше, рассказывает московский моэль реб Шая Шафит: «Вы обратили внимание, что я во время обрезания передал нож в руки отца? Тот, подняв его, сказал, что делает меня своим представителем. И потом передал нож обратно мне в руки. Это потому, что обрезание – это обязанность отца, а не моя» . Священная операция состоит из двух основных этапов. На первом осуществляется прия – отрезание крайней плоти. Второй этап мецица выглядит как сцена из «Бала вампиров». По свидетельству «Краткой еврейской энциклопедии» моэль «отсасывает выступившую кровь. До середины 19 в. кровь отсасывали ртом» .

После процедуры обрезания ребенка нарекают именем и произносят молитву благословления. При словах: «Проходил Я мимо тебя и увидел, как ты лежишь в своей крови, и сказал тебе: "Ценой своей крови живи", и еще раз: "Ценой своей крови живи"» – младенцу дают капельку красного вина, очевидно выступающего здесь заместителем крови. Последующие слова молитвы благословления напоминают, что «обрезал Авраам своего сына Исаака на восьмой день, как повелел ему Бог». Если учесть, что обряд обрезания берет начало с Авраама, а Исаак был первым кого обрезали на восьмой день после рождения, то вряд ли кто станет спорить с утверждением, что в данном ритуале символизирована сцена сыновей жертвы.

Напомню, что обрезание является «знамением завета» (договора, союза) между Богом и его избранным народом (Быт. 17: 11). Рав Моше Франк, опираясь на традицию еврейских мудрецов, интерпретирует смысл обрезания, как готовность «пожертвовать для союзника частью самого себя, может даже отдать свою жизнь»:

Капелька крови сына (а „кровь – это душа“, символ жизни), проливаемая ради союза с Богом, как бы дарится Создателю, т.е. частичку тела новорожденного отдают Всевышнему;
Обрезание подобно принесению жертвы: как кровь жертвенного животного является выкупом за человека, так и кровь обрезания является выкупом за человека. <…> Причем ее значение много выше, чем значение жертвы, потому что жертва животного – расплата деньгами, а обрезание – расплата телом .

Таким образом принесение Исаака в жертву воспроизводится в обряде обрезания с важным отличием – кровь сына отцом пролита. В самом факте жертвоприношения крайней плоти реализована известная уловка верующих, именуемая pars pro toto (часть вместо целого). У многих народов зафиксированы подобные подмены, когда богам подносится как говорится кожа да кости под видом целого жертвенного животного. И в данном случае осуществляется такая же «метонимия» (риторический прием, замещения целого частью). Малая кровь, проливаемая ритуальным заместителем отца, символизирует готовность засвидетельствовать истину, жертвуя самое дорогое. Жертвенный смысл обрезания позволяет считать, что в истоке культуры течет кровинка ребенка.

Казни египетские

В тексте Библии содержатся столь же недвусмысленные указания на этот исходный пункт выделения человека из животного мира.
Фразеологизм «казни египетские» порожден историей о том как фараон не хотел отпускать евреев совершить служение Господу в пустыне. За это упрямство Бог напустил на египтян десять казней, одна страшнее другой. Но фараон проявлял неуступчивость. Его упорство удалось сломить лишь после того, как Всемогущий «поразил всех первенцев в земле Египетской» (Исх. 12: 29). Накануне Господь повелел евреям взять агнца мужеского пола, заколоть его, испечь и съесть. А кровью жертвенного животного вымазать перекладину и косяки ворот: «И будет у вас кровь знамением на домах, где вы находитесь, и увижу кровь и пройду мимо вас, и не будет между вами язвы губительной, когда буду поражать землю Египетскую» (Исх. 12: 13).

Праздник в честь этого кровавого события получила название Пасхи (др. евр. Пэсах – прохождение мимо). Его гуманистический смысл очевиден: агнец, как и овен в истории заклания Исаака Авраамом, заместил в ритуале жертвоприношения ребенка. Замена эта символизирована в частности и тем обстоятельством, что ягнята, козлята и телята могут приноситься в жертву, не ранее чем через восемь дней после рождения (Лев. 22: 27). Совпадение восьмого дня в обрядах обрезания и жертвоприношения не случайно. Это еще одно свидетельство того, что детеныши домашних животных постепенно заменяют в обряде жертвоприношения детей человеческих.

В память о счастливом избавлении от самой страшной из египетских казней на каждого еврея налагается вечная повинность: «освяти Мне каждого первенца, разверзающего всякие ложесна между сынами Израилевыми, от человека до скота, [потому что] Мои они» (Исх. 13: 1, 2). Слова «посвящать» и «жертвовать» являются синонимами. Поэтому Моисей передает волю Божью заменяя «освяти» на синонимическое выражение «приношу в жертву Господу все, разверзающее ложесна, мужеского пола» . При этом Моисей вносит существенную редакционную поправку, «а всякого первенца из сынов моих выкупаю» (Исх. 13: 11–15). В этом разноречии между ясно выраженной волей Божьей и ее трансляцией косноязычным Моисеем наблюдается столкновение двух ритуальных традиций: исходного детоубийства и запрета на жертвоприношение себе подобных.

Благодаря Моисеевой редакции праздник выкупа первенца приобрел наряду с праздником Пасхи символический смысл проявления биологическими людьми душевных человеческих качеств – серебро заменило ребенка в обряде жертвоприношения:

Все, разверзающее ложесна у всякой плоти, которую приносят Господу, из людей и из скота, да будет твоим; только первенец из людей должен быть выкуплен, и первородное из скота нечистого должно быть выкуплено; а выкуп за них: начиная от одного месяца, по оценке твоей, бери выкуп пять сиклей серебра, по сиклю священному, который в двадцать гер; но за первородное из волов, и за первородное из овец, и за первородное из коз, не бери выкупа: они святыня; кровью их окропляй жертвенник, и тук их сожигай в жертву, в приятное благоухание Господу (Чис.18: 15–17).

Выкуп первенца является одним из главных ритуалов иудаизма. Согласно приведенной заповеди он осуществляется на тридцать первый день после рождения. Коген (священнослужитель) спрашивает у отца ребенка: «Что ты предпочитаешь – своего сына или пять шекелей?» Естественно, что в ответ отец вручает когену пять символических монет в качестве выкупа. (Оплата ассигнациями, банкнотами, чеками и кредитными карточками в данном случае не принимается.) После чего коген протягивает руку с монетами к голове ребенка и произносит фразу, не понятную вне жертвенного контекста: «Это – вместо того, это – замена того, это теряет свою силу благодаря тому» . Жестокая ритуальная действительность настолько ужасна, что ее стыдливо заменяют местоимениями «это», «того», «тому». Примечательно, что набор эвфемизмов произносится над бокалом красного вина, символического заместителя крови.

Замена детской жертвы выкупом свидетельствует, что окончательный отказ от детоубийственных ритуалов, совершился уже в исторические времена, когда товарно-денежные отношения стали нормой. Это был важный шаг на пути от зверства к обретению человеческого облика. Анализ приведенных свидетельств позволяет проследить этапы гуманизации жертвоприношения: ребенок, частица сыновей плоти, ягненок, серебро.

Проводили сыновей своих и дочерей своих чрез огонь

Кроме очевидных следов обряда детских жертвоприношений в Библии содержаться и прямые указания на этот обычай у язычников Ханаана и сынов Израиля, отошедших от истинной веры.

В Пятикнижии сформулированы строжайшие табу избранному народу впадать в соблазн детских закланий: «Из детей твоих не отдавай на служение Молоху» (Лев. 18: 21); «Кто <…> даст из детей своих Молоху, тот да будет предан смерти» (Лев. 20: 2).

Евреям категорически запрещено подражать кровавым обычаям «древних обитателей святой земли», которых Господь лишил права на историческую родину, «возгнушавшись» ими за «нечестивые жертвоприношения» и ритуальные преступления, совершенные «безжалостными убийцами детей, и на жертвенных пирах пожиравшими внутренности человеческой плоти и крови в тайных собраниях» (Прем. Сол. 12: 3–5):

Все, чего гнушается Господь, что ненавидит Он, они делают богам своим: они и сыновей своих и дочерей своих сожигают на огне богам своим (Втор. 12: 31);

Когда ты войдешь в землю, которую дает тебе Господь Бог твой, тогда не научись делать мерзости, какие делали народы сии: не должен находиться у тебя проводящий сына своего или дочь свою чрез огонь, прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник и вопрошающий мертвых (Втор. 18: 9–12);

Сопоставление этих предписаний Второзакония позволяет понять, что эвфемизм «проводить через огонь» означает приносить жертву всесожжения идолам: «Сыновей Моих заколала и отдавала им, проводя их через огонь» (Иез. 16: 20, 21); «Сыновей своих, которых родили Мне, через огонь проводили в пищу им» (Иез. 23: 37) .

О том, что искушение спастись, пожертвовав самым дорогим, было сильным, свидетельствует помещение исполнителей этого злодеяния на первое место в перечне лиц, которые обрекаются на безоговорочное изгнание из рядов избранного народа (Втор. 18: 9–12). Служение идолам «есть начало и причина, и конец всякого зла» и, прежде всего, «детоубийственных жертв» (Прем. Сол. 14: 23–27).

К сожалению народ Израиля не внял Божьим заповедям чураться обычаев коренных народов страны, завоеванной промыслом Всевышнего: «И приносили сыновей своих и дочерей своих в жертву бесам; проливали кровь невинную, кровь сыновей своих и дочерей своих, которых приносили в жертву идолам Ханаанским» (Пс. 105: 37, 38).

В эпоху судей (XII–XI вв. до РХ) военачальник евреев, «человек храбрый» Иеффай перед сражением дал обет Господу: «если Ты предашь Аммонитян в руки мои, то по возвращении моем с миром от Аммонитян, что выйдет из ворот дома моего навстречу мне, будет Господу, и вознесу сие на всесожжение» (Суд. 11: 30, 31). Когда Иеффай возвратился с победой домой, то первой встречать его выбежала единственная дочь. Когда он увидел ее, разодрал одежду свою и сказал: «Я отверз [о тебе] уста мои пред Господом и не могу отречься» (Суд. 11: 35).

Правда, окончание этой истории двусмысленно. Иеффай «совершил над нею обет свой, который дал, и она не познала мужа» (Суд. 11: 39). Автор XIX в. архимандрит Никифор пишет: «По Флавию и многим из древних, дочь Иеффая действительно была принесена фактически в жертву, но другие находят более правдоподобным, что она была посвящена Богу и осталась в девстве на всю жизнь» . В данном случае важно не то, совершил ли Иеффай дочернее жертвоприношение, а его обязательство сжечь на алтаре самого проворного из встречающих домочадцев. Трудно предположить, что под тем «что выйдет из ворот дома моего» предводитель еврейского войска подразумевал какое-либо домашнее животное . Скорее всего, имелась в виду «сильная», т.е. человеческая жертва. Вполне возможно, что очень древняя история (жертва обещана не Ваалу, а Господу) в позднейшей записи приобрела нравоучительный смысл: «Не возжелай человеческого жертвоприношения»!

Другим отступником от заповедей был правитель Иудейского царства – Ахаз (742–729 до РХ), который под влиянием финикийских и сирийских культов «ходил путем царей Израильских, и даже сына своего провел чрез огонь, подражая мерзостям народов, которых прогнал Господь от лица сынов Израилевых» (4Цар. 16: 2, 3) . О том, что Ахаз не был одинок в своих богопротивных делах свидетельствует фраза: «ходил путем царей Израильских». Следовательно, цари конкурирующего Израильского царства тоже впадали в чадоубийственную ересь. Во всяком случае в этом обвиняются подданные современника Ахаза израильского царя Осии (734–722 до РХ), которые «проводили сыновей своих и дочерей своих чрез огонь» (4Цар. 17: 16, 17). Иудейский царь Манассия (698–642 до РХ) также наряду с другими непотребствами «провел сына своего чрез огонь» (4Цар. 21: 6) . Современник трех нечестивых царей пророк Исайя (745–695 до РХ) вопрошал от имени Господа соплеменников: «не дети ли вы преступления, семя лжи, разжигаемые похотью к идолам под каждым ветвистым деревом, заколающие детей при ручьях, между расселинами скал?» (Ис. 57: 4, 5).

Царь Иосия (639–609 до РХ) вступил на путь решительного восстановления Божьих заповедей. Одна из первых мер благочестивого царя иудейского состояла в том, что «осквернил он Тофет, что на долине сыновей Еннома, чтобы никто не проводил сына своего и дочери своей чрез огонь Молоху» (4Цар. 23: 10). Тофет – это расположенное в долине Еннома (Геенна) жертвенное место, где нечестивые Ахаз и Манассия приносили детей в жертву. Эти же сведения подтверждает современник Иосии Иеремия, пророчивший между 626 и 586 годами до РХ: «Устроили высоты Тофета в долине сыновей Енномовых, чтобы сожигать сыновей своих и дочерей своих в огне» (Иер. 7: 31; 32: 35) .

Пророк Иезекииль (622–570 до РХ) считал причиной Вавилонского плена прегрешения «дщери Иерусалима». Среди самых серьезных – выступает обвинение блудной дочери еврейского Бога в детоубийстве: «взяла сыновей твоих и дочерей твоих, которых ты родила Мне, и приносила в жертву на снедение им (идолам – С.Э.). <…> Сыновей Моих заколала и отдавала им, проводя их через огонь» (Иез. 16: 20, 21) . Далее Господь через Иезекииля обращается к старейшинам Израиля. Он упрекает их в том, что представители избранного народа не исполнили важнейшую Его заповедь: «не ходите по правилам отцов ваших, и не соблюдайте установлений их, и не оскверняйте себя идолами их» (Иез. 20: 18). Неблагодарные сыны продолжали по-прежнему «проводить через огонь всякий первый плод утробы», в том числе и своих сыновей (Иез. 20: 26, 31). Господь грозит своему преступному народу заменить его на земле Палестины другими более благочестивыми племенами:

За то, что говорят о вас: «ты – земля, поедающая людей и делающая народ твой бездетным»: за то уже не будешь поедать людей и народа твоего не будешь вперед делать бездетным, говорит Господь Бог. И не будешь более слышать посмеяния от народов, и поругания от племен не понесешь уже на себе, и народа твоего вперед не будешь делать бездетным, говорит Господь Бог (Иез. 36: 12–15).

Отражают ли приведенные свидетельства реалии ритуальной жизни той части евреев, что отступилась от истинной веры или же перед нами древний кровавый навет, на этот раз принадлежащий пропаганде правоверных иудеев и направленный на дискредитацию идолопоклонников?

Согласиться с тем, что обвинение соплеменников в детских жертвоприношениях – всего лишь инструмент антиязыческой религиозной пропаганды не позволяет контекст Библии. Истории сыновей жертвы Авраама и казней египетских, ритуалы обрезания, Пасхи и выкупа первенцев свидетельствуют, что в «дозаветной» древности евреи приносили своих чад в жертву. Что на земле обетованной они не просто попали под новомодные жертвенные веяния аборигенов Палестины, а вспомнили плохо забытое старое педоканнибальское действо.

Демонология жертвы

По-вашему, может быть, и еврейская миква
не есть глубинно-выразительный миф?
И даже то, что бывает после обрезания?..
Евреи знают, о чем я сейчас говорю.
А.Ф. Лосев

Спокойному обсуждению этой темы препятствует история тысячелетних гонений евреев, увенчавшаяся их массовым истреблением нацистами. Ведь одно из самых страшных преступлений, которое антисемиты приписывают богоизбранному народу – ритуальные убийства христианских младенцев. И для доказательства этого кровавого навета используются в том числе и приведенные выше избранные места из Библии.

Подобной аргументацией прославился юдофильствующий антисемит, блестящий философ чувственной плоти В.В. Розанов. В период следствия и процесса по делу Менахема Менделя Бейлиса (Киев, 1911–1913), обвиняемого в ритуальном убийстве подростка Андрея Ющинского, Розанов опубликовал, при деятельном, как недавно выяснилось, участии «ученого друга» христианнейшего философа отца Павла Флоренского, ряд газетных статей в поддержку официальной версии. Из них была составлена книга с провокационным названием «Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови» (СПб., 1914). Выводы книги содержатся уже в предисловии: «Вопрос жертвенного убийства главами всемирного еврейства христианских мальчиков может отныне считаться решенным в положительную сторону с тою же полною точностью и достоверностью, как доказаны геометрические теоремы» .

Розанов не единственный из русских гениев, кто обвинял евреев в ритуальном заклании христианских отроков. Даже у самых твердокаменных читателей «Братьев Карамазовых» сердце екает, когда милый «бесенок» Лиза Хохлакова спрашивает у Алеши Карамазова: «Правда ли, что жиды на Пасху детей крадут и режут»? На что кроткий юноша отвечает: «Не знаю». Этот простодушный ответ стоит всех заговоров сионских мудрецов вместе взятых.

Писатель Горький не верит писателю Достоевскому. Алексей Максимович считает, что Алеша не мог ответить подобным образом. Диссонанс образа русского инока и приписанных ему слов позволяет усматривать духовное родство между незадачливым возлюбленным Апполинарии Сусловой и ее несчастным супругом:

Если же читателю будет доказано, что Алеша в юности действительно «не знал», пьют ли евреи кровь христиан, тогда читатель скажет, что Алеша вовсе не «скромный герой», как его рекомендовал автор, а весьма заметная величина, жив до сего дня и подвизается на поприще цинизма под псевдонимом «В. Розанов» .

Какой вывод следует из того, что среди лучших сынов России были люди, убежденные в справедливости кровавого навета?

На мой взгляд, вывод единственный: закрывая глаза на факты, которые могут быть использованы в человеконенавистнической пропаганде, ученые тем самым передают их в монопольное распоряжение ксенофобов.

Когда авторы «Краткой еврейской энциклопедии» пишут: «история жертвоприношения дочери Ифтаха (Иеффая – С.Э.) <…> не может служить основанием для заключения, что человеческие жертвоприношения в Древнем Израиле были нормой» – они тем самым становятся соучастниками антисемитской пропаганды. Человеческие жертвоприношения в Древнем Израиле не были нормой с точки зрения Божьих заповедей Пятикнижия, запрещающих детские заклания. Но при этом «проведение сыновей своих и дочерей своих чрез огонь» являлось столь распространенным обрядом, что авторы исторических и пророческих книг Библии то и дело были вынуждены осуждать соплеменников, следовавших нормам язычества.

Рассуждая о реальности, стоящей за формулой «проведение чрез огонь», армия научной обороны Израиля договаривается до утверждения, что еврейские пророки оклеветали еврейский народ:

В юридических и исторических контекстах говорится о проведении детей через огонь, то есть языческой церемонии религиозной инициации (посвящения). В противоположность этому пророки говорят о сожжении или принесении детей в жертву языческим богам. Юридические формулировки требуют точности, в то время как пророки могут позволить себе риторическую красочность, поэтому именно первая группа свидетельств должна быть принята как отражающая историческую истину .

Данное утверждение вызывает много вопросов. Почему свидетельства исторических книг Царств (4Цар. 16: 3, 17: 17, 21: 6, 23: 10) и Паралипоменон (2Пар. 28: 3; 33: 6) именуются «юридическими формулировками»? Почему в действительно «юридическом» Второзаконии невинная, в сравнении с открыто враждебными единобожию практиками «ворожей», «чародеев» и прочих «волшебников», «инициация» проведения «сына своего или дочери своей чрез огонь» поставлена на первое место в ряду языческих «мерзостей» (Втор. 18: 9–12)? Почему авторами «Краткой еврейской энциклопедии» не принята во внимание предшествующая «юридическая формулировка» той же библейской книги, где прямо говорится, что язычники Ханаана «сыно