Республика Молдова отмечает 20-летие независимости. Об этом пишут и говорят многие, анализы и оценки разные, даже прямо противоположные. Главное внимание в публикациях аналитиков и политиков обращено на процессы концептуального и системного характера: как складывались политические отношения в СССР и МССР/ССРМ, как себя вели лидеры общественной и партийно-политической элиты в Москве и в Кишиневе, кто, каким образом и с какой целью «двигал» провозглашение независимости Молдовы.

Я бы хотел отойти от общепринятого подхода и предложить другой взгляд на прошедшее 20-летие: посмотреть на юбилей и оценить его сквозь призму оценки самих себя. Здесь поведаю о моих знакомых тех лет, мало кому тогда известных, но теперь трудно представить себе без них 20-летний юбилей.

Кем мы были?

Чтобы ответить на этот вопрос, все же придется начать с 1985, а не с 1991г. К 1985 г. я и многие мои коллеги по Институту истории АН МССР подошли обычными советскими людьми. Мы был заняты самими собой. Только что защитили кандидатские диссертации целая плеяда еще безвестных широкой общественности молодых ученых-историков: А. Царан, П. Сандулаки, П. Шорников, Б. Бомешко, Н. Бабилунга, И. Русанду, Г. Гонца, Н. Кикуш. Приступили к написанию кандидатских диссертаций или были близки к их защите И. Вартик, И. Негрей, В. Варатик, Н. Атанасов, В. Опинка, В. Поливцев.

В Отделе этнографии, археологии и искусствоведения АН МССР С. С. Курогло и М. В. Маруневич, ныне покойные, занимались изучением этнографии гагаузов Советского Союза.

Историческую науку познавали молодое поколение выпускников Кишиневского университета В. Андриевский, С. Назария, В. Солонарь, М. Ткачук.

Не все еще друг друга знали, но те, кто были знакомы между собой, имели самые приятельские расположения. Дружеские приветствия, совместное «чаепитие», участие в коммунистических субботниках, взаимное, но объективное рецензирование научных работ, соучастие и сопереживание при неудачах и в случае болезни – все это было традиционной нормой поведения между нами, людьми разных наций, но, казалось, одинаково мыслящих. Рукопись моей монографии рецензировал Анатолий Михайлович Царан. В московской больнице меня навестил Петя Сандулаки. У него тогда, насколько помню, только что родилась дочь, долгожданный первый ребенок, и он весь светился от счастья.

Внутриполитические проблемы нашего Советского государства, о которых мы, естественно, знали и обсуждали на кухне, волновали нас, но без всяких задних мыслей. Нам нужно было поскорее издать свои первые монографии, дающие право двигаться дальше по служебной научной лестнице: получить должность научного сотрудника, а кому повезет и старшего научного сотрудника или доцента. Кто-то уже задумывался над докторской диссертацией, кто-то уходил на преподавательскую работу в ВУЗах Кишинева (Г. Гонца, Н. Кикуш).

Всем нам тогда казалось, что советская политическая система надежна, что она умела себя защищать и любой, кто пытался проявить себя как критически думающая личность, оценки событий которой не вписывались в систему координат идеологии и практики руководящей и направляющей КПСС, немедленно получал по шапке.

У нас в Институте истории АН МССР инакомыслием отличались Николай Бабилунга и Алексей Хействер. Они, насколько помню, критически высказывались по поводу ввода Советских войск в Афганистан и Чехословакию, критиковали КПСС. Это дошло до КГБ. На это реагировали, их обрабатывали на собраниях коллектива Института. Их коллегу – историка В.Андриевского объявили «руководителем группы диссидентов» и уволили с работы. И только после начала перестройки, обвинения с них были сняты. Кстати, некоторые из нынешних борцов с «советскими оккупантами» писали на них доносы в КГБ.

Любил демонстрировать на партийных собраниях Института свои познания в марксизме-ленинизме А. Царан. А они у него были действительно глубокими. Не думаю, что он специально готовился, чтобы ошеломить присутствующих. Обладая не плохим ораторским искусством, он без особых усилий добивался поставленной цели.

В целом же политическая идиллия, нормальный психологический микроклимат в Институте, существующие перспективы профессионального роста для каждого, заряженность на достижение новых научных открытий были для нас важными элементами в нашей повседневной жизни. И так было, думаю, во всех производственных коллективах. Каждый, кто пожелает, может вспомнить предшествующие перестройке год-два, чтобы убедиться, что и он находился тогда в примерно такой же трудовой и общественно-политической ситуации.

Что с нами произошло?

А теперь перенесемся в1988–1992 годы. Советская Молдавия бурлит. Люди, удивленные, что перестройка разрешила им думать вслух, теперь заговорили, да так, что до сих пор опомниться не могут.

Прежде единое научное сообщество в АН МССР, в том числе и важная его часть в Институте истории, раскололось. Одни сотрудники Института (А. Царан, П. Сандулаки, В. Варатик, Г. Негру, И. Негрей и другие) активно заявили о себе в Демократическом движении, преобразованном в мае 1990 г. в Народный фронт Молдавии с четкой прорумынской программой действий.

Другие (Н. Бабилунга, А. Хействер, П. Шорников, И. Грек), характерной особенностью которых была их полиэтничность (молдаване, евреи, русские, болгары, украинцы) стали инициаторами и идеологами Интердвижения «Унитатя-Единство». Близкую к ним позицию занимали гагаузские ученые-этнографы С. Курогло, М. Маруневич, историк по образованию, гагаузский писатель и руководитель общественного движения «Гагауз халкы» С. Булгар.

Такой же политический водораздел произошел среди сотрудников Госуниверситета, Политехнического, Педагогического институтов. В Госуниверситете на сторону Интердвижения стали А. Лисецкий, В. Солонарь, В. Андриевский, а также его выпускники А. Сафонов, З. Тодуа.

Народофронтовскую, унионистскую позицию заняли А. Петренко, с тех пор ставший Петренку, П. Параска.

Идеологом прорумынской ориентации политических сил Молдавии стал университетский профессор, секретарь партийного бюро истфака А. Мошану, который долгое время был также сотрудником Института истории АН МССР. Я работал с ним в одном Секторе этого Института. И хотя он ушел в Университет в середине 80-х, но у нас остались его ученики В. Варатик, Г. Негру, которые исполняли роль связных между ним и сотрудниками Института.

Национальный вопрос, проблемы национального строительства в такой сложно сконструированной исторически, демографически и геополитически Молдавской ССР стали камнем преткновения в советском молдавском людском сообществе и разрушили его. Справедливая постановка вопроса о молдавском государственном языке получила неожиданное для многих продолжение. Объявление молдавского языка идентичным румынскому, его перевод на латинскую графику, и установление нового языкового режима 31 августа 1989 г. очень быстро придали филологической проблеме в республике румынскую этническую, этнокультурную, этноязыковую и этнополитическую окраску.

Румыноунионистская идеология НФМ, дрейф большей части этнического политического руководства Молдавии в сторону этого формирования, нависавшая над республикой опасность румынского реваншизма заставляла сторонников СССР и молдавской государственности искать иные пути решения ее проблем, вне румынского этнополитического пространства. Эти поиски не были скоординированы и не имели единого центра управления и принятия решения. Союзное партийно-советское руководство в Москве к 1988–1989 гг. уже агонизировало, а осуществить трансформацию КПСС и СССР ему не удавалась.

Неудачи реформирования Советского Союза сказывались на политических процессах в союзных республиках, в том числе и в Молдавии. Гагаузы на юге республики желали для себя автономного статуса, а Приднестровье, ущемленное Кишиневом новым языковым режимом, вначале потребовало создание свободной экономической зоны. Молдавия на глазах рассыпалась территориально и дезинтегрировалась этнически. Возглавляли этот центробежный процесс М. Снегур, И. Хадыркэ, Н. Дабижа, М. Чимпой, В. Матей, А. Мошану. Их уже тогда обслуживали историки А. Царан, П. Сандулаки, Д. Драгнев, И. Негрей, В. Варатик, И. Русанду и другие. С тех пор мои пути-дорожки, в прямом и переносном смысле, ни разу не пересеклись с П. Сандулаки, И. Негреем, а эпизодические и случайные встречи с А. Царану на политологическом подиуме не доставляли теперь удовлетворение.

Для большинства населения Молдавии в 1988–1989 гг. еще не было ясно, куда заведет нас политическая говорильня, но, как видим, некоторые шли к своей унионистской цели, прикрываясь лозунгами перестройки.

Формировавшемуся румыноунионистскому движению противостояла общественная сила, сразу уловившая, какую стратегическую цель оно преследует. Эта сила состояла из Интердвижения, имевшего влияние на Тирасполь, и общественно-политическое движение «Гагауз халкы» на юге республики.

Руководящая и направляющая в Молдавии Компартия очень быстро утратила возможность диктовать обществу свои «мудрые» решения, а, следовательно, и управлять общественно-политическими процессами в республике. Ее руководящее ядро распалось. Часть прежних лидеров МССР, лавируя, стремительно двигалась навстречу НФМ. Другая же их часть, заняв якобы нейтралитет, стремилась вернуть утраченные позиции, восстановить свою власть в республике, но объективно и она играла на руку НФМ. Таким образом, понадобилось всего каких-то четыре-пять лет после 1985 г., чтобы разрушить создаваемую в Советской Молдавии на протяжении полувека партийно-политическую систему.

Новый языковой режим после 31 августа 1989 г. стал катализатором центробежных внутриполитических процессов в Молдавской ССР последних двух лет ее существования. Все последующие политические решения и действия Кишинева до Бендерской войны 1992 г. имели для молдавской государственности разрушительную силу. В мае 1990 г. был создан НФМ, провозгласивший своей целью объединение нашей республики с Румынией. В июне новый состав Верховного Совета, в котором верховодил НФМ, утвердил Заключение специальной комиссии, в котором признавались незаконными по отношению к Бессарабии Пакт Молотова-Риббентропа от 23 августа 1939 г. и образование МССР в составе СССР. Тогда же было принято решение о введении преподавания румынского языка и истории румын в учебных заведениях страны. Политическое безрассудство новой власти Кишинева не знало предела. Она не остановилась даже перед тем, чтобы оскорбить гагаузский народ, принизив его статус до этнической группы, не имеющей право претендовать на автономию в составе Молдавии.

В ответ на это 19 августа 1990 г. народные депутаты гагаузских сел юга республики приняли «Декларацию о свободе и независимости гагаузского народа от Республики Молдова», а через две недели, 2 сентября была провозглашена Приднестровская Молдавская ССР в составе СССР.

В ответ на «сепаратизм» Комрата премьер-министр Молдовы М. Друк организовал в конце октября 1990 г. поход волонтеров на южные гагаузские районы, чтобы силой покорить свободолюбивый и независимый гагаузский народ. После его неудачи Кишинев предпринял первые авантюрные действия против Приднестровья в районе Дубоссар.

Напоминаем об этих известных всем событиях, чтобы подчеркнуть, что в этих условиях Декларация о независимости ССРМ и ее выход из СССР от 27 августа 1991 г. не выражала волю всего народа республики. Само же ее принятие трактовалось кишиневскими политиками как объявление независимости от Москвы и снятие геополитических преград на пути объединения с Румынией. Выражением этой стратегической цели стали военные действия Кишинева против ПМР в марте-июне 1992 г., которые завершились его поражением в Бендерской войне.

В результате была оформлена de-fakto территориальная дезинтеграция Республики Молдова по Днестру (за небольшим, но немаловажным отклонением). Таким образом, межнациональный кризис в республике, проявившимся в связи с установлением Кишиневом нового языкового режима, ущемляющего интересы граждан страны, не владеющих государственным молдавским (как оказалось, румынским) языком, усложнился политическим кризисом, приведший к распаду страны на три части.

Однако именно после Бендерской войны 1992 г. противники унионизма на правом берегу Днестра получили возможность рассматривать Декларацию о независимости от 27 августа 1991 г. как внутриполитический документ, с независимым от Бухареста содержанием. Но чтобы превратить эту возможность в политическую реальность, необходимо было отстранить от власти радикальных деятелей НФМ, управлявших страной и повинных в развале молдавского государства. На это ушло еще почти два года. Февральские выборы 1994 г. создали предпосылки для строительства независимого молдавского государства, наполняя его политическим и правовым содержанием. Таким образом, Декларация о независимости Молдовы стала действующей во имя независимой Молдовы только с февраля 1994 г.

Но, чтобы ответить на вопрос, удалось ли что-то сделать в плане строительства молдавского государства, необходимо понимание того, что переживаемые нами межнациональный и политический кризисы с самого начала были усложнены геополитическим переделом юго-восточной Европы по причине распада СССР. Поэтому, вопрос, быть или не быть Молдове самостоятельным, независимым и нейтральным государством необходимо рассматривать в контексте этого геополитического процесса. Как известно, его запустили заинтересованные международные игроки, исходя из собственных интересов, а не интересов народа нашей республики. Именно тогда, в 1989–1992 гг. главную роль в политических, этноязыковых и этнокультурных процессах в правобережной Молдове начала играть Румыния, за спиной которой стояли две мировые силы – США и ЕС.

Какую роль во всем этом играли мои знакомые и коллеги по Академии наук республики?

В геополитическом сценарии румыноунионисты играли роль пешек, пусть и осознающих свое место, но все купленных и покупающихся. Они, наряду с писателми-унионистами, стали мозговым центром по обеспечению этнической и политико-культурной стратегии объединения Молдовы с Румынией. Из числа тех, кто прокладывал дорогу в запрутском направлении, в наибольшей степени проявили себя А. Мошану, А. Царану, П. Сандулаки и И. Негрей, А. Петренку.

Что касается А. Мошану, то его прорумынские взгляды и действия были известны задолго до 1985 г., но довольно узкому кругу людей. Знал о них и я. Скажу так, Мошану подготавливал кадровый приход того времени, когда можно будет в открытую работать и приближать унию Молдавии с Румынией. Это – его убеждение, его кредо, которое принято уважать, что не означает, что с ним надо соглашаться и против него не надо бороться.

Появление в Народном фронте Молдовы А. Царана (теперь Цэрану) трудно назвать его внутренним убеждением. Мне кажется, что его случай обусловлен тем, что он имел блестящую возможность проявить свое ораторское искусство и, произнося умные идеи, которые от него ожидали услышать, очаровать фронтистскую публику и добиться, возможно, самой престижной политической карьеры. Эту задачу он не смог решить, потому что не он создавал НФМ, как впоследствии и другие партийные структуры, куда он приходил, боролся там за лидерство, временами даже побеждал, но в конечном итоге потерпел поражение. Тем не менее, Анатолий Михайлович блистал в парламенте 1990–1994 гг., занимал в нем даже пост Председателя комиссии по национальной безопасности. Затем был послом РМ в РФ. Это, пожалуй, наивысшая точка в его политической и государственной карьере. Чрезмерные амбиции, неумение работать в коллективе и коллективно, нескрываемое им чувство превосходства над другими не позволили ему реализовать весь свой немалый потенциал. Но что характерно, находясь постоянно в карьеристских противоречиях с другими видными сторонниками прорумынской ориентации, А. Цэрану ни разу не поставил под сомнение эту свою политическую линию поведения. Именно ему принадлежит высказанная позднее идея обвести Приднестровье колючей проволокой и экономически, а если понадобиться и военной силой – не нашей, а европейской – заставить Тирасполь капитулировать перед Кишиневом.

П. Сандулаки, не будучи оратором, но скромным трудоголиком, избрал иную тактику своей самореализации в составе многолико-амбициозного унионистского партийно-политического бомонда Молдовы. Между прочим, он не скрывал свою румынскую идентичность, что и было отмечено в его советском паспорте. Никого из нас до 1988–1989 гг. это не напрягало. Но, может, именно эта его этническая особенность сыграла важную роль в его политической карьере в изменившихся реалиях? П. Сандулаки сумел стать персоной, весьма приближенной к Мирче Снегуру, долгое время был его советником, после этого – Министром, правда, недолго. Он почти не проявил публично свои унионистские взгляды, но как помощник и советник президента М. Снегура несет свою долю ответственности за прорумынскую и русофобскую политику, проводимую его боссом. Ведь, то, что произносил М. Снегур, возможно, излагалось на бумаге, либо внушалось устно президенту Петром Сандулаки, а не кем-либо другим. По окончании политической эры М. Снегура П. Сандулаки ушел в лотерейный бизнес. После 7 апреля 2009 г. он снова появился на политической арене, сделав ставку на ЛДПМ В. Филата.

Темной лошадкой был для меня тогда и оставался до 2009 г. Ион Негрей. В Институте он был тихим, спокойным, выдержанным и замкнутым. Но вместе с тем, не странным, с которым не можешь вступить в контакт. Поэтому, когда в 1990-е годы он замелькал среди унионистской элиты, партийной и государственной, это вызвало у меня удивление. Публично он ничем особо не выделялся в общей унионистской толпе. Правда, стал членом Ассоциации историков, которую возглавлял Анатолий, тогда Петренко, и стал редактором журнала, ею издаваемом. Но и тогда и позже, вплоть до лета 2009 г. он не отличался публичностью, и его отношение к политическим процессам в Молдове оставалось неизвестным широкой ее общественности. Хотя редактором журнала такой Ассоциации историков становятся не за красивые глаза. Но надо было стать вице-премьером в правительстве В. Филата от Либеральной партии Молдовы, чтобы открыть обществу свое политическое лицо. Его заявление, сделанное в Бухаресте в ранге вице-премьер-министра Республики Молдова, о том, что Молдова – это «Бессарабия» и граница между Румынией и Молдовой пролегла «по телу одной нации» не нуждаются в комментариях.

Среди приверженников унионистской румынской идеологии были ученые-историки (Г. Гонца, Н. Кикуш, Б. Визер, Д. Драгнев, А. Ешану), которые в политику не пошли, остались в научных, университетских и институтских учреждениях и сосредоточились на обоснование исторической принадлежности Пруто-Днестровского междуречья Румынии и румынскому этносу. Подготовленные и изданные им учебники по истории румын обеспечивали воспитание учащейся и студенческой молодежи Молдовы в румыноунионистском духе. Эти историки создавали идеологическую базу для унионистских политиков Кишинева и подготавливали изменение внешнеполитического вектора Молдовы посредством геополитической переориентации подрастающего поколения граждан страны на Бухарест, Вашингтон и Брюссель. Их роль в подрыве молдавской этнической и политической идентичности, на мой взгляд, недооценивается.

Оппонентами политикам и политике румыноунионизма выступила другая группа ученых АН Молдавии и высших учебных заведений Кишинева. По своей индивидуальной подготовке, по профессиональным познаниям и по интеллектуальному потенциалу они не уступали тем, кто встал по ту сторону баррикады. По крайней мере, не уступали им. Именно они стали идеологами молдавской государственности. Перечислю их фамилии, и заранее прошу прощения, если моя память не всех их удержала. Из академической и университетско-институтской среды это были Н. Бабилунга, П. Шорников, А. Хействер, Т. Млечко, С. Курогло, М. Маруневич, В. Солонарь, В. Андриевский, И. Галинский, а также В. Бруттер, С. Градинарь, С. Булгар, З. Тодуа, А. Сафонов (последние двое работали учителями по истории в средней школе). Если абстрагироваться от субъективных межличностных отношений, то всех их можно отнести в категорию нестандартных личностей, пусть и по нашим скромным молдавским меркам.

Именно в первой половине 1990-х гг.Н. Бабилунга с И. Галинский начали разработку идеологии Приднестровья как самостоятельной от правобережной Молдовы исторической, политической, демографической и культурной единицы. Возглавив группу ученых Приднестровского государственного университета, они вооружили политическую систему ПМР идеологией государственности, без которой невозможно было бы отстаивать на геополитической арене де-юре суверенный статус Приднестровской Молдавской республики.

Этническую идеологию под гагаузскую автономию возводили Степан Курогло и Мария Маруневич. В эти годы Курогло был депутатом парламента Республики Молдова созыва 1990–1994 гг., а Маруневич вернулась из Кишинева в Комрат, чтобы взвалить на себя весь груз ответственности по отстаиванию национально-территориальных требований гагаузского народа перед мировой общественностью. И Курогло, и Маруневич внесли существенный теоретический вклад в обосновании открытия в 1990 г. Комратского университета, которого Кишинев вначале не хотел признавать и он функционировал более года на средства, выделяемые хозяйственными объектами непризнанной центром Гагаузской республики.

Петр Шорников в качестве одного из лидеров Интердвижения «Унитате-Единство» и депутата парламента Молдовы двух созывов (1990 – 1998 гг.) боролся за проведение Кишиневом пророссийской внешней политики, выступал за предоставление русскому языку статуса второго государственного языка, доказывал этнократическую сущность языкового режима, установленного в республике 31 августа 1989 года. Он известен как последовательный и принципиальный противник унионистской идеологии и практики на правом берегу Днестра. П. Шорников блестяще владеет государственным языком, но, видимо, поэтому его особенно «любят» оппоненты: со знанием языка для него нет рабочего места на правом берегу Днестра.

В научную задачу Татьяны. Млечко входило отстаивание позиций русского языка в Молдове как языка межнационального общения и как одного из мировых языков. Именно русский язык, доказывала она, обеспечивал научную и культурную среду республики глобальной разноязыкой интеллектуальной информацией посредством ее перевода на этот язык, которым владело около 100% населения Молдовы. Лишить молодежь республики русского языка – это значит закрыть ей образовательный и трудовой путь в евразийском направлении мирового глобализируемого пространства, лишить ее научной и культурной подпитки на русском языке и тем самым ограничить ее возможности в самореализации. Это свое видение языковой проблемы молдавского гражданского общества Татьяна Петровна отстаивала и реализовывала, будучи Генеральным директором Департамента межэтнических отношений Молдовы и известной личностью в МОПРЯЛ (Международная организация преподавателей русского языка и литературы).

В. Солонарь как активный участник Интердвижения «Унитате-Единство», а затем и один из его сопредседателей в 1990–1994 гг. в целом стоял на позициях защиты индивидуальных прав национальных меньшинств Молдовы, выступал за придание русскому языку официального статуса. Он искал точки соприкосновения с оппонентами, занимал компромиссную позицию по названию государственного языка, но от него ожидали не компромисса, а капитуляции.

В. Андриевский был в Интердвижении, правда, не долго. Он был в поиске своего места в политической и информационной системе Республики Молдова. Его не устраивала непримиримость позиций между крайними левыми и крайне правыми, он видел выход в создание политического центра, который бы маргинализировал обе крайности, обеспечивая тем самым политическую стабильность и условия для социально-экономического развития страны.

В чем была фундаментальная и фатальная слабость противников румыноунионизма, как общественно-политического движения в Молдове? Их удалось разъединить, а в отдельных случаях и противопоставить друг другу уже к 1990 г. Возникавшие национально-культурные организации национальных меньшинств замыкались на своих внутренних проблемах, они сторонились коллективных действий по проблемам общим для всего миноритарного населения Молдовы. Тон задали еврейские, болгарские и украинские организации, а дальше все стало делом техники.

Другая проблема состояла в том, что противники румыноунионизма в Молдове не имели внешнеполитической поддержки, в то время как их оппоненты располагали такой поддержкой со стороны Бухареста, США и ЕС. РФ стала проявлять какой-то спонтанный интерес к положению в Молдове лишь в связи с Бендерской авантюрой Кишинева в июне 1992 г.

В целом межнациональный кризис и территориальная дезинтеграция проявлялись в асинхронном, спонтанном и разнонаправленном режиме.

Особо следует отметить тот факт, что молдавское население, его этническая молдавская интеллигенция и политические силы этнических молдаван не увидели румыноунионистской опасности в признании им молдавского языка, идентичным румынскому языку и в переводе его на латинскую графику. Теперь стало очевидным, что эти два фактора убрали последние препятствия на пути замены молдавской языковой и этнической идентичности на румынскую. На очереди – расправа с политической идентичностью молдавского народа.

С чем мы пришли к 20-летнему юбилею?

Как было сказано выше, сюжеты молдавский этнической и политической идентичности стали проявляться в политике кишиневского истеблишмента с 1994 г. Положили начало этому процессу два события: социологический опрос населения «Наш дом – Республика Молдова» и досрочные выборы в Парламент страны в феврале месяце. Победа на выборах АДПМ и успех на них блока «Социалистическое единство» создали условия для созидания молдавской государственности. Летом 1994 года была принята Конституция Республики Молдова, которая отвечала европейским демократическим стандартам. В Основном законе была закреплена молдавская этническая и культурно-языковая идентичность и установлена президентско-парламентская форма управления. Полномочия президента в Конституции были урезаны, на мой взгляд, в связи с личностью Мирчи Снегура, который с 1989 г. показал себя сторонником румыноунионизма.

В декабре 1994 года была разрешена гагаузская проблема и правобережная Молдова была территориально реинтегрирована.

В 1996 г. Парламент ратифицировал Рамочную конвенцию Совета Европы по национальным меньшинствам. На основе этой конвенции в 1999 году был решен серьезный межэтнический кризис в связи с проблемой Тараклийского района/уезда, большинство населения которого составляют этнические болгары.

С приходом ПКРМ к власти в 2001 г. удалось принять Законы о национальных меньшинствах республики и Концепция национальной политики Республики Молдова, тем самым были несколько приглушены межнациональные противоречия и созданы правовые нормы интеграции народа Молдовы. Стали отмечаться национальные даты молдавского народа, в частности 640-летие и 650-летие образования Молдавского княжества, 500-летие со дня смерти Штефана чел Маре. Была предпринята попытка заменить учебный предмет История румын на Интегрированную историю. Решались некоторые социально-экономические проблемы, которые давали населению надежду на укрепление экономической безопасности Молдовы.

Вместе с тем, основополагающие проблемы молдавской этнической и политической идентичности остались нерешенными еще при власти АДПМ. С 2001 г. президент В. Воронин проводил такую политику по отношению румыноунионистской идеологии и практики, которая обеспечивала невыход ее сторонников на улицу. Более близорукой политики трудно себе представить. Румыноунионизм в стране в 2001–2008 гг. ни в чем не был ущемлен, но когда пришло время, он «с благодарностью» расправился с президентом и его партией власти. В. Воронин и ПКРМ не исполнили политические ожидания суверенного народа Молдовы.

Таким образом, 20-летний период истории независимой Молдовы характеризуется последовательным проведением стратегической политики румынизации правобережья Днестра, запущенной, по существу, новым языковым режимом 1989 г.

Непоследовательные, пугливо-робкие и, как показал 2009 г., малоэффективные шажки по реконструкции молдавской идентичности и территориальной реинтеграции страны не изменили румыноунионистскую стратегию, реализуемую с тех пор, они не остановили ее разрушительное воздействие на правом берегу Днестра. Подтвердим это одним неоспоримым фактом. Согласно переписи 2004 г. 560 тыс. (18,8%) граждан правобережной Молдовы признали румынский язык родным языком. Из них только 76 тысяч (2,2%) жителей республики указали, что они румыны. Таким образом, за 15 лет безраздельного господства румыноунионистской идеологии и практики на правом берегу Днестра более 480 тысяч этнических молдаван утратили один из двух основных символов своей идентичности. А что нам покажет следующая перепись населения?

Отданная на откуп румыноунионистам молодежь страны стала самым главным элементом, угрожающим национальной безопасности Молдовы. Заряженное в 1990 г. двумя «гуманитарными» патронами – румынский язык и история румын – двуствольное ружье выстрелило 7 апреля 2009 г. по символам молдавской государственности – Парламенту и Президентуре. Этот выстрел показал, что Республика Молдова существует без этнических молдаван первого возраста. Через 20 – 25 лет она лишится поддержки уже двух первых возрастов из трех. А разве может быть молдавского государства без этнического молдавского государствообразующего этноса? Способны ли этнические молдаване мобилизоваться и отстоять свою идентичность – этническую, языковую и политическую – вопрос, который давно возник, а обнадеживающего ответа на него нет.

Другая проблема молдавской государственности – это Приднестровье. Она возникла в связи с неадекватностью языковым реалиям Левобережья Днестра нового языкового режима от 31августа 1989 г., а также утверждением новым составом кишиневским парламентом в 1990 г. упоминавшееся выше Заключение специальной комиссии по Пакту Молотова-Риббентропа в части, касающейся Бессарабии. Заключение рассматривало образование МССР 2 августа 1940 г. логическим последствием этого Пакта. Поэтому оно признает незаконным как создание МССР, так и ее вхождение в состав Советского Союза. Утверждением этого Заключения специальной комиссии кишиневский парламент выбросил левобережные районы Молдавской ССР из ее состава. Из сказанного следует, что Приднестровская проблема не может быть решена по гагаузскому сценарию. Хотя бы потому, что с 1812 г. Буджак со сконцентрированным в нем гагаузским населением был соединен с молдавским Пруто-Днестровьем. Гагаузы вошли в состав Бессарабская область Российской империи. А Приднестровье не входило в состав Бессарабии ни российского образца до 1917 г., ни румынского 1918–1940 и 1941–1944 гг. Поэтому этот конфликт имеет свою историческую и политическую причину и его не удастся втиснуть в рамки унитарной модели государственного устройства Молдовы.

Если говорить о том, чем занимался Кишинев после 1992 года, то, очевидно, можно сказать, что он решал проблемы, которые сам же создал в 1988–1994 гг. И мало в чем преуспел в их разрешении.

Апрельские 2009 г. события в Кишиневе знаменательны тем, что они покончили с встраиванием (с февраля1994 г. по апрель 2009 г.) в румыноунионистском процессе на правом берегу Днестра параллельного молдавского этнического и политического сюжета. Из правовой системы все еще суверенной Молдовы новая власть выбрасывает все, что мешает ей в продвижении процесса объединения с Румынией. Главный удар наносится по Конституции 1994 г., по молдавской этнической идентичности, по Концепции национальной политики Республики Молдова и Гагаузской автономии. Характерно, что Кишинев образца 2011 г. умудрился обрамить 20-летний юбилей республики с одной стороны филологическими законами 1989 г., а с другой – их «успехами» в Гагаузии летом этого года, вызвавшими резкое обострение отношений между Кишиневом и Комратом.

За два года правления АЕИ-1 и АЕИ-2 интеграционная унионистская стяжка Кишинева с Бухарестом приняла такие масштабы, что известный в республике политолог Б. Цырдя имел все основания квалифицировать ее как десуверенизация и деконструкция Молдовы и ее народа.

А что же делают наши герои-историки. Если говорить о тех, кто так или иначе стоял на позициях политической идентичности молдавского государства, то некоторые из них ушли в мир иной (А. Лисецкий, С. Курогло, М. Маруневич), другие эмигрировали (В. Солонарь, В. Бруттер, А. Хействер); третьи были отвергнуты партийно-политической системой власти Кишинева (П. Шорников, В. Стати, С. Назария, В. Андриевский), но продолжают действовать в качестве политологов, ненавидимых унионистами и неуважаемых за критическую позицию коммунистами; четвертые борются за Приднестровье, отвергая всякую возможность реинтеграции двух берегов Днестра (Н. Бабилунга, Б. Бомешко, И. Галинский). В активном политическом процессе участвуют лишь М. Ткачук и З. Тодуа, отчасти А. Сафонов, сформировавшиеся как историки и как политические противники румыноунионизма 20 лет тому назад.

Но, как видим, новых лиц в исторической науке Молдовы, стоящих на позиции молдавского этнического и политического суверенитета, не видно. Научная и политическая система государства не была настроена на воспроизводство кадров для этой научной отрасли, и потому категория историков-государственников Молдовы не пополняется молодыми последователями, или, по крайней мере, они себя еще слабо проявили.

Но зато их оппонентами из унионистского стана «ученых-историков» Молдовы, забиты все поры политической системы страны. Они и депутаты, и эксперты, и директора научных и политологических центров, которых в Молдове пруд пруди, и политологи, журналисты, кого только нет, даже был вице-премье-министр. Среди них все еще слышны голоса старой унионистской гвардии прошлого столетия, но все большую роль начинает играть молодая поросль. Система обеспечила себя на перспективу «научным» потенциалом, хотя и с перебором.

С этим мы пришли к 20-летию республики. Возвращаться во времена единомыслия не хочется, 1989 – 1992 гг. разрушили все, что можно было разрушить в государственном и политическом организме молдавской республики, а 2009 г. убедил, что Молдова все еще остается несостоявшимся государством. С таким настоящим она может не дожить до своего 40-летия.

А чтобы этого не произошло, необходимы:

а) осознание народом Молдовы, прежде всего этническим молдаванам, опасности утраты своей этнической и