Сколько и чего стоила эта свобода и независимость –
отдельная тема. А сегодня мучит только один вопрос: как же так? Почему? Она так
много еще хотела сделать, увидеть, понять! Так ярко и открыто – настоящими
всполохами чувств – умела всему радоваться: красивому дереву, живописному пятну
солнца на траве, книге, фильму, музыке, хорошему человеку, чужой интересной
мысли и работе – ничего не пропуская. Она не собиралась стареть. В ней
безостановочно шёл активный процесс жизни, «обмен веществ» души – всплески
эмоций, переживаний, восторга, удивления и отчаяния, а главное – неустанный
поиск какой-то абсолютной истины, «золотого сечения гармонии». Этот поиск
истины завораживал и всё очищал, как чистит заржавевшие слова сильный раствор
правды.
МАКСИМАЛЬНАЯ МАКСОВНА
Так что в мире
полумер радикальная Инесса Максовна многим любящим необременительное общение
казалась МАКСималисткой во всём. Но если она ею и была, то прежде всего ради и
во имя Искусства. Ничего важнее живописи, творчества для нее не было. И вокруг
нее никого не было. Она и ушла от нас – вся в планах предстоящей осенней
большой персональной выставки. Беспокоилась только об одном – чтобы пришли,
увидели те, кто знает толк, что же она успела сделать за последние годы (пусть
и перемежаемые болезнями), что смогла передать и выразить. И как поднялась еще
на одну ступень своего нескончаемого самосовершенствования. Постоянный процесс
восхождения на эту недостижимую Гору Света, к пику максимального осуществления
дарованных ей от Б-га возможностей (при отсутствии ласковых ступеней и удобных
зацепок), был ее искренней мучительно-отрадной Голгофой, никак не позой или
причудой. В этом она была по-мужски бескомпромиссной.
При ее болезненности – работала на износ, временами исчезая из этого мира по
причине крайнего эмоционального и физического истощения. Впрочем, и сама
техника живописи маслом требует иссушающей затраты сил. Если работать без
скидок. Можно сказать: Инна Цыпина сгорела, сожгла себя. Без семьи и комфорта.
Как она говорила, «творчество – это все-таки сублимация энергии. Жить так
называемой “полной жизнью” среди множества романов и любовников, или мужа,
детей кастрюль, или существовать в успешной карьере с портфелем и быть при этом
творческим человеком – невозможно. Исключения настолько редки, что только
подтверждают правило. Все художники, которые вступали на путь комфорта и
преуспеяния, даже супергениальные, быстро умирали как творцы. Рафаэль, Ван
Дейк, да мало ли кто еще!..».
Исключительно требовательная к себе и редко упоенная своими явными
живописными достижениями, она всё время стремилась к вершине, видимой ей одной.
Сжатая до плотности драмы экспрессия, лирическая тайна и дух её работ,
необыкновенные розовый и серый цвета, ее городские пейзажи «Старый Кишинев»,
женские портреты и автопортреты – вершина творчества.
ДАРЫ ПРОШЛИ МИМО
В отличие от многих художников своего поколения, Инна Цыпина не смогла, не
успела насладиться всеми дарами советского рая – не сидела годами на «свободных
хлебах», не гуляла систематически в творческих отпусках. Просто ее слишком
поздно – в сорок два года, в 1988 году, т. е. только в перестройку – приняли в
Союз художников. Фактически с той поры – после мгновенного ухода со службы на
телевидении – началась иссушающая силы творческая гонка «наверстывания
упущенного», совпавшая с расцветом таланта. И всё сложилось бы не столь
трагично, если бы не упали, придавив мечты, лихие девяностые годы и в эту
суровую пору не начали болеть и уходить из жизни престарелые родители.
Приходилось творить, зарабатывать и ухаживать – одновременно. И понятно, почему
после их ухода из жизни, как подожженный с двух сторон фитиль, пошли её
двухтысячные, «нулевые».
Бывало, Инна, не жалея себя, работала в сырой мастерской по 20 часов в сутки:
«Когда работа идет, ты испытываешь неслыханное счастье, чувство необыкновенного
освобождения, экстаз и подъем. Как будто рухнули все стены и развязались все
путы. Ликование идет изнутри и распирает грудь. Тебе трудно дышать, но в то же
время ты легок как птица...». И так безостановочно, безотрывно от мольберта.
Десятки портретов, пейзажей, натюрмортов, тематические серии работ – в
живописи, масле, графике, пастели, угле, сангине, сепии.... Но потом –
неизбежные от усталости –болезненные срывы, выздоровление и снова работа до
изнеможения.
Как-то она превзошла самое себя – всего за один зимний месяц с небольшим
выполнила маслом 25 портретов современников! И все –с натуры... «Портрет – это
какая-то очень высокая точка в живописи. Я себе давно дала зарок: когда буду в
живописи как рыба в воде, тогда начнется портрет...» – говорила Инесса. Однажды
всё-таки собрала прекрасно оформленную персональную выставку и представила
более 150 работ – портреты, натюрморты, пейзажи, композиции.
Рожденная свободной, независимая и не терпящая фальши, она скромно проживала
свою жизнь вдали от тусовок и «интронизаций» – этого введения очередного
художника в круг официально обласканных властями и общественным мнением (под
звон бокалов и закуску). Ни одной официальной награды… Зато сотни работ одного
из самых значимых, тонких, редких художников республики! Некоторые из них
хранятся в самой «Третьяковке», во многих странах мира, преимущественно – в
частных коллекциях, но основная часть осталась неприкосновенной: ведь главной
её целью было оставить свои работы на родине – в Молдове. И, экономя,
«поджимаясь», питаясь кашами, она смогла сберечь основную часть своей
«коллекции», не продавая картин. А спрос был, и немалый...
Вообще, вспоминая детали такого выживания Художника с большой буквы, ничего
говорить уже не хочется. В таких случаях слова ничего не значат и совершенно
бессильны. Они не в силах передать боль от этой смерти. Когда еще встретишь
человека, у которого всё – от восторга до отчаяния, от бунта до смирения, от
жизни до смерти – было так вызывающе немодно, честно и бескомпромиссно
подчинено жажде... идеала?
Она не была надутым мэтром, упоенным своей персоной и успехами в
живописи. Она не продавала, как иные, ставшие «модными» детали биографии своей
семьи. Хотя там значилась и двоюродная тётка, севшая по знаменитому «делу
врачей», и московские «шишки», и отец, пострадавший при сталинском режиме, и
война, и эвакуация – много всего. Напротив, она была скромным человеком,
умевшим посмотреть на себя и других, на живопись и ценности сегодняшнего дня из
абстрактного далека.
КАК НАСТОЯЩИЙ ИСКУССТВОВЕД...
Говорила ли Инна о любимом ею Рембрандте («он в живописи применял приемы
скульптора, как бы лепил мазками эти формы, вот почему мазок его чувственен,
так по-особому напоен энергией жизни»), спорила ли о «молдавском
постимпрессионизме», цитировала ли любимые слова обожаемого мастера Михая
Греку, обращенные к ней, еще молодой и восторженной: «Иди-ка ты от меня
подальше, девочка, и запомни: в тени большого дерева ничего не растет...» – она
оставалась смешливой, даже озорной и азартной. Недаром ей дали имя Инесса, что
в переводе с латыни означает «бурный поток». Только больше ему не суждено
бескомпромиссно рваться вперед, преодолевая препятствия и скользкие камни.
Человека нет, он замолчал навеки, но остался Дар, что говорит в живописи.
Однако не удержусь, чтобы (хоть условно!) сейчас прозвучал голос Инны Цыпиной
из моего интервью. Ведь по-другому слышатся слова ушедшего человека: они – как
завещание.
– А это правда, что существует “синдром Дориана Грея” и человек иногда
получается на портрете таким, каким он станет в будущем?
– Очень часто. И еще бывает, что, не зная всю подноготную человека, ты волей-неволей открываешь ее в портрете. Тут много психологических загадок и для самого художника.
– Но Вы-то сами как понимаете свою задачу?
– Мне всегда хотелось соединить традиции, или школу, русского и западного портрета. Это достаточно сложная задача. Русский портрет как раз не столько изобилует внешними эффектами, сколько глубок, насквозь психологичен. Западный портрет – это, наоборот, виртуозное соединение живописных эффектов и формы, они красивы, но в них почти нет “психеи” – души... Кстати, французы заворожили многих наших хороших художников и дали толчок их творчеству. И эти наши молдавские художники пишут красивые по цвету портреты, с хорошим общим решением, но в них часто нет души. Они пишут портреты так же, как пишут пейзаж или натюрморт. То есть декоративное начало в портрете, по сути, побеждает все остальные задачи. Это бывает очень интересно, но этого мало.
– А насколько это возможно – «поймать двух зайцев»?
– Мне кажется, что в живописи возможно не только это.
Живопись тоже должна развиваться и двигаться вперед. Правда, движение живописи
как бы ушло вглубь, процесс не так заметен на общем фоне ярких выставочных шоу.
Но нельзя же о живописи судить только по выставкам инсталляций и арте-фактов,
этой промышленности от искусства. Настоящее – оно как было штучным, так им и
останется.
Фото автора.
P. S.
Для тех, кто захочет посетить могилу И. Цыпиной: художница похоронена на
кладбище Св.Лазаря («Дойна») в кв. 268 (ряд 16, место 16).
dorledor.info
