10-11 июня в Мариупольском государственном университете прошел Донбасс-медиафорум «Журналистика в кризисных регионах во времена перемен». Среди 250 журналистов и экспертов, приглашенных для участия в нём, был и политолог Сергей Ильченко. Ava.md публикует текст его выступления на форуме.

Внимательно ознакомившись с проектом декларации нашего Форума, и с перечнем тем нашей сегодняшней дискуссии, я буквально споткнулся о несколько утверждений, с которыми не могу согласиться.

Во-первых, я не согласен с тем, что налаживание диалога между конфликтующими сторона уместно в любом конфликте. Диалог предполагает поиск компромисса. Но если компромисс априори невозможен, если конфликт носит характер конфликта с нулевой суммой, который может закончиться только полной победой одной из сторон, и полным разгромом другой, и никак иначе, то диалог теряет смысл. Смысл в этом случае имеет только монолог, утверждающий нашу позицию.

Во-вторых, крайне сомнительной представляется и задача «не способствовать обострению конфликта». Если характер конфликта таков, что сосуществование сторон заведомо невозможно, то нужно нечто совершенно иное. Прежде всего, вам есть смысл способствовать полной мобилизации той стороны, которую вы поддерживаете. А вот противостоящую вам сторону можно, конечно, склонять к разоружению и компромиссам, к переговорам, и к уступкам. Но это, как вы понимаете, будет просто обманным маневром, направленным на ослабление противника перед его добиванием. С этой же целью можно практиковать и имитации диалогов – но не для нахождения общих точек зрения, которых в такой ситуации не может быть, а для того, чтобы подрывать позиции противника. Как в его собственных глазах, так и в глазах колеблющихся, ещё не утвердившихся в своей позиции слушателей таких диалогов, а также для упрочения сознания нашей правоты в глазах наших сторонников.

И если мы внимательно присмотримся к действиям противостоящей нам стороны, то увидим, что именно так она и действует. Её стратегия рассчитана именно на конфликт с нулевой суммой.  

В-третьих, в таком неразрешимом конфликте вы неизбежно поддерживаете какую-либо  сторону.  Нет, вы, конечно, можете колебаться какое-то время, какую сторону вам занять. Вы можете меняться – мы все живые люди, мы можем менять свои взгляды и это нормально. И, меняясь, вы можете переходить с одной стороны на другую. Это тоже нормально. Но вы не можете соблюдать нейтралитет или находиться над схваткой, выступая в качестве арбитра. Нет такой позиции в конфликте с нулевой суммой, если вы являетесь его участником. А все мы, здесь присутствующие, и являемся его участниками. Хотим мы этого или не хотим – но мы вовлечены в него.

Если же конфликт допускает какой-то баланс интересов, какой-то компромисс, какое-то промежуточное решение и прочное примирение сторон – то да, тут возможен и диалог, и поиск компромисса. И тогда действия направленные на гашение конфликта и перевод его в переговорное русло имеют смысл.

Следовательно, для выработки правильной линии поведения нам, в первую очередь, следует разобраться в глубинной сути конфликта, который сегодня разворачивается в Украине. А именно: кто в нём участвует с одной и с другой стороны, и по какой причине. И, внеся ясность в этот вопрос, оценить перспективы примирения сторон и их дальнейшего сосуществования.

И вот тут нас ждут трудности. Ясно определить стороны конфликта оказывается непросто. Сегодня в оборот вброшены две группы расхожих мнений. Первая группа утверждает, что налицо конфликт между государствами, отстаивающими свои интересы на геополитической карте мира. Либо между Россией и Украиной, за суверенитет Украины, либо между Россией и Западом, в широком смысле, в лице НАТО, США и ЕС – за контроль над Украиной. А гражданское противостояние уже вторично по отношению к этому конфликту. Кто ощущает себя своим в одном государстве, или обижен в другом – тот к той стороне и примкнет.

Вторая группа мнений ставит гражданское противостояние на первое место – а вмешательство из-за рубежа на второе. Тут, правда, возникают определенные трудности: не совсем понятно, между кем и кем возник гражданский конфликт. Между Востоком и Западом Украины, на тему кто кого кормит?  Между украинцами и русскими? Между элитами Донбасса и элитами Киева? Таких версий с 2014 года,  да и раньше, потому, что началось всё не в 2014 году, а, едва ли, не с распадом СССР, побывало в обороте уже с десяток.

Причем, конфликт в рамках любого описания, взятого из этих двух групп мнений, вне всякого сомнения – это конфликт с ненулевой суммой. То есть, переговоры, диалог, компромисс в таком конфликте вполне возможны. Беда только в том, что все эти модели неудовлетворительны. Они ничего убедительно не объясняют, и не работают в прогностике. К слову, с пониманием конфликта в Приднестровье – ровно та же ситуация. С той лишь разницей, что если в Украине утрата адекватного понимания ситуации находится пока в острой фазе болезни – то в Молдове это уже глубокая хроника. Причём, и там сторона, противостоящая Молдове и Западу, и поддерживаемая Россией, по факту тоже строит свою стратегию как стратегию в конфликте с нулевой суммой – это, опять же, на заметку.

Так вот, позвольте не согласиться ни с первым, ни со вторым объяснением причин конфликта. Мы столкнулись с совершенно иной ситуацией. И на Донбассе и в Приднестровье и на всём пространстве бывшего Советского Союза налицо конфликт двух систем социальных ценностей. Одна система основана на властной вертикали и на делегировании полномочий по этой вертикали вниз. Такая система предполагает культ вождя, культ государства, культ силы – и нивелирование прав личности. Но не надо впадать в опасное заблуждение и думать, что она только отбирает права и свободы, ничего не давая взамен, и, значит, люди, её составляющие – кроме тех, кто пробился наверх, обязательно будут ею недовольны. Уверяю вас, это не так. Когда такая система нормально работает, а не идет вразнос, она, в обмен на личные свободы, предоставляет пакет социальных гарантий: гарантированный труд, гарантированное вознаграждение, гарантированное – и, что очень важно, легко и с большой долей вероятности, прогнозируемое будущее. Она оставляет человеку, включенному в неё очень узкий коридор возможностей – но, вместе с тем, она освобождает его от очень многих трудных решений с высокой ценой ошибки.

Для определенного культурного и психологического типа людей такая система очень хороша. И было бы большой ошибкой считать, что поддерживать её могут только те, кто находится на её вершине. Напротив, такую систему – и тому есть немало исторических примеров – в первую очередь поддерживают её низы. В качестве яркого примера такой поддержки напомню, что в ходе Великой Французской революции – а это также был конфликт этих двух систем ценностей – так вот, в ходе Великой Французской революции самое отчаянное сопротивление оказала крестьянская провинция Вандея. Крестьяне! Самый низ, самое дно сеньорального социума! И, тем не менее, они отчаянно цеплялись за старые порядки.

Основа этой системы, повторяю – сакральность права сеньора. Всё остальные права, все нормы и принципы выводятся из примата сеньорального права.

Ей противостоит система социальных ценностей и приоритетов, основанная на горизонтальных связях. Это как раз то, что мы называем демократией западного типа: система формально равных собственников, основанная на принципе святости и неприкосновенности частной собственности. Из этого принципа вытекают все остальные права и свободы западной демократии. Такая система предоставляет отдельно взятому человеку очень широкий коридор возможностей, но, вместе с тем, резко повышает планку требований и личной ответственности. Все значимые конфликты в бывшем СССР – только частные проявления этого основного конфликта.

Разумеется, конфликты возможны и внутри ценностных систем. И конфликты, внутри одной ценностной системы – это конфликты с ненулевой суммой. В них возможен компромисс, и диалог, и общий выигрыш, отличный от нуля. Такие конфликты тоже встречаются на постсоветском пространстве, но значительно реже. По степени накала страстей, степени жестокости, по числу вовлеченных в них людей они и близко не подходят к основному постсоветскому конфликту: к конфликту двух социальных формаций. Так происходит потому, что сегодня мы переживаем кризис перехода от одной формации к другой. В этом состоит суть нашего времени – простите, за невольную кургинятину. Конфликт двух формаций стал глобальным и всеобщим.

Если говорить в терминах Маркса и марксизма,  мы переживаем период перехода от докапиталистических отношений  к капиталистическим. Хочу подчеркнуть, что, то, что нам подсовывалось в Советском Союзе под видом «марксизма-ленинизма», к марксизму отношения не имело. Сам термин «марксизм-ленинизм» - чистый оксюморон. Трудно представить себе большее издевательство над марксизмом, чем его прочтение, и тем более  практическое применение Лениным и его окружением. Так что, ленинопад и декоммунизация, то есть очищение от наследия большевистских гопников, меня очень радуют. Именно как левого, и как марксиста. Но это к слову. Вернемся к нашему конфликту.

Можно ли говорить о том, что конфликт между двумя ценностными системами ограничивается противостоянием на Донбассе, или – если мы включим сюда ещё и Крым – противостоянием между Украиной и Россией? Или между Россией и Западом. Нет, нельзя. Конфликт между двумя ценностными системами проявляет себя также и в форме гражданского противостояния внутри Украины, включая и её большую часть, которую контролирует Киев. И когда мы говорим, что пресса должна бороться с попытками властных структур ограничить доступ к информации и попытками добиться от СМИ её однобокой подачи, о чем тут шла речь вчера, то и этот часть борьбы между демократической и сеньоральной системами. И когда мы говорим о борьбе с коррупцией – это тоже часть такой борьбы.

Бюрократия, по самому своему устройству, очень склонна воспроизводить, снова и снова, вертикальные сеньоральные цепочки, которые немедленно выпадают из демократического правового поля. Именно по этой причине в развитых демократических странах бюрократия находится под постоянным и жестким общественным контролем.  И когда сегодня украинская бюрократия пытается протащить отмену закона о люстрации – это тоже конфликт двух ценностных систем. И в этом плане сторонники отмены люстрации совершенно равнозначны лидерам сепаратистов. Видите, как хорошо работает предложенная модель и как она позволяет ясно определиться в разных ситуациях!

Да, модель донбасского конфликта, которая рассматривает его как конфликт между ценностными системами, отлично работает, и даёт великолепные прогностические возможности. В любой ситуации она позволяет нам быстро сориентироваться: где свои, а где враги. Но это, увы, конфликт с нулевой суммой. Не может быть никакого компромисса между двумя системами ценностей. Не могут эти системы сосуществовать мирно - ни в одном государстве, ни даже по соседству. А на Донбассе этот конфликт, причем, конфликт глобальный, общемировой, не ограниченный пределами  постсоветского пространства,  проявился особенно остро потому, что в него вмешалась страна, где система сеньоральных ценностей в очередной раз победила систему ценностей демократических. Я полагаю, что всем понятно, о какой стране идет речь.

 В Украине, в отличие от России, система демократических ценностей пока не побеждена. Но она и не победила. Скажу больше – система демократических ценностей ещё может проиграть это противостояние. И тогда мы будем отброшены к России, и неизбежно поглощены ей, в очередной раз став российской колонией, со всеми сопутствующими бедами. Не надо забывать, что Украина всего-то четверть века назад, а в исторических масштабах это один день - вышла из Советского Союза. Как следствие, число людей, тяготеющих к сеньоральным отношениям, в которых они видят тихую и надежную гавань для себя и своих детей, в ней всё ещё очень и очень велико. Скажу больше – они, по всей вероятности, всё ещё составляют в нашем обществе большинство. Но у меня есть и хорошая новость: стойких приверженцев демократической системы ценностей в Украине намного больше, чем в России, или в Молдове, и тем более – в Приднестровье. Тем не менее, их всё равно мало для безоговорочной победы.

Таким я вижу конфликт по его сути. И вот, отталкиваясь от такого видения, уже можно обсуждать, что нам делать, работая в таком конфликте. Чтобы обсудить это предметно и подробно нам понадобится разобрать особенности и слабости тех, кто выступает на нашей стороне и выступает против нас. Это довольно долгий разговор, и его, увы, нет в нашей программе. Но перед тем как закончить, я буквально тремя фразами скажу о том, чего наверняка нельзя делать в такой ситуации.

Первое. Нельзя в условиях конфликта с нулевой суммой заниматься «объективной журналистикой», пребывая над схваткой. Многие выступавшие здесь вчера, пытались противопоставить журналистику пропаганде, мол, журналистика опирается на факты, а пропаганда их интерпретирует. Так вот, факты сами по себе ничего не стоят, и никому не интересны. Интересны конструкции из фактов, и их истолкование. Интересен эмоциональный фон, который эти факты порождают у читателя. Читателю интересна эмоциональная мастурбация, а нам интересно формирование у читателя определенного отношения к одной и к другой стороне конфликта. И не надо делать из фактов фетиша. Любой конфликт дает множество разных фактов, уже потому, что с обеих сторон сражаются не ангелы, и не демоны, а обычные люди, в которых намешано, и плохого и хорошего. И, даже не прибегая ко лжи, из такого разнообразного массива фактов можно набрать подходящих для любой конструкции. Я вам больше скажу – из одного и того же набора фактов можно изготовить информацию абсолютно разной направленности – всё зависит от базовых ценностей, с точки зрения которых мы эти факты рассматриваем и группируем. Нет ничего плохого в пропаганде.

Пропаганда – это продвижение своего видения ситуации, своей интерпретации фактов, которое осуществляет одна из политических групп, ведущая борьбу за влияние в обществе. Это совершенно нормально. И в нашей ситуации журналист, стоящий на чьей-то стороне, поддерживающий либо Украину, противостоящую российской агрессии, либо сепаратистов, выступающих за расчленение Украины и её колонизацию Россией, неизбежно будет выступать ещё и как пропагандист. Хочет он этого или не хочет, но ему от пропаганды не отвертеться.

Второе. Никого из ваших возможных читателей не интересует правда, как таковая, если только это не прогноз погоды и не курс валют. Ваших читателей интересует проверка правоты той стороны, которую они в этом конфликте приняли, и, желательно -  для них желательно - её подтверждение. Абсолютной правды и правоты, без привязки к ценностной системе, вообще не существует, их нет в природе, если только речь не идет о правдивости какого-либо конкретного факта: был он в действительности или не был. Но, повторяю, сами по себе факты не интересны никому. Интересны выводы из фактов, а выводы, которые сделают из одного и того же набора фактов сторонники одной и другой ценностной системы будут отличаться кардинально. Мы в этой войне воюем не за правдивые факты. Мы воюем за укрепление одной системы ценностей - и за разрушение другой системы ценностей. И на этом пути мы неизбежно занимаемся пропагандой.

То есть, значение имеет не сама по себе информация, а произведенный ей эффект. Если вы направляете своё творчество на читателя, поддерживающую чуждую вам систему ценностей и расшатываете его веру в то, что он поддерживает правильную сторону – всё прекрасно. Если вы склоняете на свою сторону тех, кто колеблется между двумя ценностными системами – всё прекрасно. Но если вы лупите этим оружием по своей системе ценностей, той, за которую сражаетесь, расшатывая её – всё очень плохо.

Я не вижу места для диалога между твердыми сторонниками двух ценностных систем. Он принципиально невозможен. Я вижу место для диалога с людьми, которых мы хотим перетянуть на свою сторону, увести от старой системы ценностей и сделать сторонниками нашей. Это возможно, хотя и непросто. Но, увы – это будет в значительной мере пропаганда. Стерильная подача фактов и стерильная объективность возможны – да и то с трудом, лишь в мирное время, и в обществе, где нет актуализированных конфликтов вокруг базовых ценностей. В обществе, переживающем формационный переход, это невозможно. Потому что не бывает никакой толерантности и объективности в рукопашном бою, где дерутся насмерть.

Нужно ли нам бороться за умы людей на оккупированных территориях? И на нашей территории – за умы тех, кто симпатизирует сепаратистам? Я полагаю, что да. Точно так же, как наш противник захватывает территорию, он захватывает и умы людей. И как нелепо наказывать за сотрудничество с оккупантом отбитые назад гектары и километры, так же нелепо наказывать и людей, ставших жертвой вражеской пропаганды. Особенно тогда, когда наша пропагандистская арта молчала, или работала плохо. Я говорю это к тому, что разделяя, в принципе, праведный гнев и желание наказать за сотрудничество с оккупантами всех виновных в этом, я всё же умом понимаю необходимость сдерживать такие порывы, вводя их в рамки разумного. Да, те, кто стрелял, кто пытал, кто грабил – все должны быть наказаны. Те, кто работал в сепаратистских силовых структурах – все должны быть наказаны. Те, кто работал в сепаратистских органах власти, должны быть, если не наказаны уголовно, то, по меньшей мере, пожизненно ограничены в гражданских правах.

Я считаю, что это верно и для Молдовы и для Украины. Но было бы глупостью наказывать всех, кто надевал георгиевскую ленточку и кричал «Путен памаги!». Эти люди – такая же захваченная территория, как и гектары земли. И так же, как землю, по которой прошли бои, умы этих людей надо разминировать и рекультивировать. И вот здесь – да, здесь нужен диалог и уход от языка вражды. Но не с целью достижения компромисса с этими людьми, а с целью перетягивания их на нашу сторону, в нашу систему социальных координат и ценностей. Или, по меньшей мере, с целью внести в их позицию неопределенность, хоть немного увести от сеньоральной системы ценностей. И вот тут – да, тут есть предмет для обсуждения и дискуссии.  Но такая работа, повторяю, неизбежно содержит значительную долю пропаганды, и никак не является стерильно чистой журналистикой. И когда нас, при виде этих людей и их дремучести, охватывает праведный гнев, мы должны остановиться, и вспомнить, что мы – тоже родом из Советского Союза. Нам тоже приходилось медленно и трудно выдавливать из себя старые ценности, заменяя их новыми – и все ли, находящиеся в этом зале, могут честно сказать, что выдавили их из себя до конца?

И ещё три момента, не вошедших в основную канву доклада, я хотел бы озвучить.

Первое. Ценностный конфликт, о котором шла речь, действительно глобален. Отсидеться где-нибудь в маленькой уютной стране, уклонившись от участия в нём - невозможно. Между тем, иллюзии относительно нахождения в стороне от схватки, или над ней, а также о возможности мирно договориться с Россией, получили сегодня хождение в странах Западной Европы. Это традиционная для Европы ошибка, которую она уже не раз совершала: пытаться договориться с людоедами, когда воевать с ними уж очень не хочется. Последний раз это было в 1938 году. Тогда же, по горячим следам, один великий европеец, Уинстон Черчилль, очень точно оценил эту ошибку, описав мюнхенский вояж Невилла Чемберлена следующими словами: «Сэр, выбирая между войной и бесчестьем, Вы выбрали бесчестье. Но получите также и войну».

Глобальный конфликт ценностных систем не допускает компромисса. В России это давно поняли, и ведут жестокую информационную войну против Запада. На Западе в последнее время это тоже мало-помалу понимают. Но полного понимания ценностной сути конфликта и его непримиримого характера, исключающего диалог и компромисс, я на Западе пока не наблюдаю. И, поскольку все мы, в силу характера нашей профессии, довольно тесно общаемся с коллегами из стран ЕС, а нередко – и с политиками, депутатами, гражданскими активистами, наш долг – неустанно и упорно доводить до них  этот взгляд на причины донбасского конфликта.

Второе. Конечно, в силу своей ценностной системы, которая закономерно порождает инертность, нежелание ничего решать, брать ответственность на себя, объединятся для совместных действий – в силу всего перечисленного, сторонники сеньоральных отношений сами по себе не представляют опасности. Этот материал без взрывателя, не сдетонирует. Но как только на горизонте появляется сила, способная призвать их под свои знамена, организовать, построить, и повести в бой, пообещав им столь желанное для них, надежное и твердо гарантированное крепостное будущее, они становятся опасны. 

Но не всё просто и с нашими сторонниками. Демократия – настоящая демократия, а не её имитация -  ставит высокую планку требований. И в плане гражданской активности. И в плане экономической и деловой предприимчивости. И  в плане профессиональном. И далеко не все из тех, кто на словах выступает сегодня за демократию, готовы жить в таком обществе с практической стороны. И, по мере реформирования общества, они неизбежно столкнутся с суровыми трудностями адаптации. Эти трудности могут и разочаровать их в демократии, толкнув к поддержке «старых добрых времен». Поэтому, ещё одна важная задача, стоящая перед нами  – готовить наших сограждан, и самих себя, к жизни в условиях реальной демократии.

Третье. Когда я слышу что-то вроде того, что, мол, наш противник применяет пропагандистские и манипулятивные технологии, а мы, такие красивые и все в белом, ничего подобного применять не будем, а будем только давать правдивую информацию, я представляю себе такую картину. Передний край Антитеррористической операции против России, которая идет здесь, совсем рядом. С той стороны кроет арта, а на украинской стороне в штабе засели гуманисты, которые и говорят: «Нет, что вы, мы артиллерию применять не будем, ведь могут пострадать невинные люди. Мы будем только отстраивать то, что разрушил противник, снова и снова, а сами не будем стрелять». Представили, да? Ну как, нравится картинка? Так вот, предложение вести борьбу ограничиваясь только подачей правдивой информации – это ровно тоже самое.

Возможно, мой взгляд на ситуацию покажется вам жестким и контрастным, без полутонов. Простите, если разочаровал вас своей позицией, но, как я уже предупреждал перед началом своего выступления, никакого запасного мнения, во всех отношениях приятного и неконфликтного, у меня для вас, к сожалению, нет.  Я категорически против попыток занять позицию всеобщего понимания и взвешенного арбитража в гуще боя. Нет, и не может быть никакой толерантности в рукопашном бою.